Раб и Царь

Если кто-нибудь решил, что старый директор фирмы «Энергия» вот так просто скинул всё на своего сына и убежал в отпуск, он ошибается. Он убежал не в отпуск, он хотел убежать от самого себя, но из этого у него ничего не получилось. Уехав от своей фирмы за тысячи километров, он не удалился от неё ни на миллиметр. Все его мысли были на работе. Он участвовал в совещаниях, присутствовал на собраниях, обдумывал проекты дальнейшего развития предприятия, он делал всё, кроме одного: он не мог принять решение. За него это должен был сделать его сын. И даже когда он после плавания в тёплых и ласковых волнах падал на песок, подставляя тело южному солнцу, он всё равно находился на работе.

– Опять Надежде сегодня звонил? – спросила жена Сергея Михайловича, когда он, вынырнув из пучины морской, плюхнулся рядом с ней на песок.

– Ты что, следишь за мной?

– В этом нет необходимости. Достаточно просто знать тебя. Я вообще не понимаю, для чего ты всё это сделал? Если ты и дня без своей конторы не можешь прожить, для чего надо было этот огород городить?

– Ну, если ты меня знаешь, к чему этот вопрос?

– Просто боюсь, что я знаю ответ.

– Ты думаешь, он не справится?

– Если честно, то волнуюсь. У меня какое-то дурное предчувствие.

– Относительно Сани?

– Да нет. Больше. Мне кажется, что угроза нависла над нами всеми.

– Ну-ка, поподробнее. – Сергей Михайлович серьёзно посмотрел на жену. – Твои предчувствия нас ещё не подводили.

– Я не Ванга, и не могу сказать тебе точно.

– Тогда хотя бы приблизительно. Это из-за моей отставки?

– Нет, ты здесь не при чём. Это случилось бы, даже если бы ты и не ушёл.

– Тогда даже в голову ничего не приходит.

– А что Надежда говорит? – спросила жена.

– Ничего интересного. Всё идёт по плану. Саня устроил аукцион и начинает сужать круг акционеров. Собственно, это то, что я и хотел.

– А что-нибудь особенное она не говорила?

– Как будто нет, если не считать поведения Серова.

– А кто это?

– Бригадир один. Так активно начал акции скупать! Откуда только деньги берёт?

Жена закрыла глаза и задумалась.

– Деньги… Действительно, деньги, всё из-за них. И Серов этот с ними связан.

– Серов? Да у него если и были деньги, то разве что на бутылку.

– Дело не в самом Серове, дело в том, кто этим Серовым манипулирует.

– Может быть, нам вернуться из отпуска?

– Ну вернёмся, и что ты будешь делать?

Сергей Михайлович пожал плечами.

– И что, по-твоему, надо делать?

– Там очки какие-то. Их надо разбить. Если ты их разобьешь…

– То что? – Сергея Михайловича даже прошиб пот.

– То всё равно всё будет плохо, но хотя бы не смертельно.

– Что ты говоришь? Ты можешь сказать точнее? Какие-то деньги, какие-то очки?

– Не кричи на меня! Я сама ничего не знаю. Ты спросил, что я чувствую, я тебе ответила.

– Давай домой собираться, все равно теперь уже отдыха не будет.

– Поехали, только учти, пока ты очки не разобьёшь, ничего не получится.

То, что совсем недавно радовало меня, теперь стало сильно беспокоить. Акции действительно перетекали из рук сотрудников к другому хозяину, но, самое неожиданное, что это была не группа людей, как я предполагал, – акции сосредотачивались всего у одного человека, и им был бригадир Серов Илья Петрович. Ещё несколько таких аукционов, и контрольным пакетом будет владеть не несколько собственников, которые были бы заинтересованы в получение прибыли предприятия, а фактическим хозяином станет всего один человек. И первое, что этот человек сделает, заменит директора – человека, который всю эту кашу и заварил. Весь ужас этого положения заключался в том, что остановить этот запущенный механизм было невозможно. Люди приходили на аукцион уже не для того, чтобы продать или купить акции. Они шли туда, как на шоу, как на бой быков. Им хотелось посмотреть, как теперь уже знаменитый бригадир Серов отнимает власть у генерального директора.

Я сидел в своём кабинете и обдумывал свою тактику поведения на аукционе. Надежда Петровна вошла, как всегда, тихо и поставила передо мной кофе.

– Сегодня опять на аукцион пойдёшь?

Я молча кивнул головой.

– И опять этот всё скупит?

– Не скупит.

– Откуда такая уверенность?

– Денег не хватит. – Я выдвинул ящик стола. В пустом ящике лежали купюры в банковской упаковке.

Надежда Петровна выразительно посмотрела на меня.

– Это всё, что я дома нашёл, – пояснил я, не дожидаясь вопроса.

Надежда Петровна протянула пакет.

– Возьми, это тоже, что я могла найти.

– Да вы что, Надежда Петровна?! Мне хватит, я уверен!

– Ничего ты не уверен.

Я молча забрал деньги.

Актовый зал бесновался в предвкушении зрелища. Когда я в него зашёл, этого даже никто не заметил. Зато когда показался Илья Петрович, зал взорвался от аплодисментов.

– Давай, Петрович!

– Покажи им, где раки зимуют!

– Пусть знают наших!

– Петрович, когда директором станешь, не забудь, что это я тебе свои акции отдал!

Грохот топающих ног и свист заглушал выкрики болельщиков, но вот прозвучал стук молотка аукциониста и зал замер в ожидании.

– Лот номер один! – провозгласил аукционист. – Стартовая цена, пятьсот рублей.

Молоток не успел описать в воздухе дугу, как его полёт был прерван бригадиром:

– Две тысячи, – спокойно произнёс он.

– Три, – также спокойно сказал я.

В зале пронёсся вздох удовлетворения.

– Три тысячи раз! – Молоток ударил по столу. Я взглянул в глаза своего противника и понял, что он тоже подготовился к аукциону.

– Три тысячи два! – до сих пор абсолютно непроницаемое лицо Серова слегка улыбнулось. Ещё один удар молотком и всё будет сделано.

– Четыре тысячи. – На этот раз Илья Петрович удостоил своего противника пренебрежительным взглядом.

– Четыре тысячи раз! – молоток снова ударился о стол.

– Тридцать тысяч, – выкрикнул Петрович.

– Ну всё, хана молодому, – раздалось в зале. – Теперь наш директор – Петрович!

– Сорок! – Я произнёс это так спокойно, что в зале снова воцарилась тишина.

О существовании аукциониста все забыли. Он стоял, совершенно обалдевший, за столом, держал в руке свой молоток и не знал, что с ним делать. Но делать было ничего не надо. Аукцион вошёл в ту фазу, когда руководить им было уже не нужно. Процесс потёк самостоятельно, и не нуждался ни в чьём вмешательстве.

– Пятьдесят!

– Шестьдесят!

– Семьдесят!

– Восемьдесят!

Зал молчал. Он просто не успевал реагировать.

– Сто пятьдесят! – еле выдавил из себя Петрович.