Раб и солдат

— Он тебя не убил! Я тебя убью! Паразит! Я тут чуть не сдох! Думал, потерял тебя! Плачу над тобой! А ты все это время прикидывался! Наслаждался! Бахадур! Собака! — я крепко прижал его к себе. — Друг мой! Как я рад!

Бахадур кряхтел. Похлопал меня по спине.

— Что?

Он показал на голову и закатил глаза.

— Сильно ударил?

— Очень! Сознание потерял!

— Это ничего. Главное, живой!

— Да.

— Как же он к тебе подкрался так незаметно?

— По ним соскользнул! — Бахадур указал на тросы, идущие к фок-марсу от грот-мачты. — Как молния! Я ничего не успел!

— Хватку потерял! — рассмеялся я.

— Не ожидал! — оправдывался алжирец.

— И давно ты за мной наблюдал?

— Как ты плакал, видел! — показал бывший пират. — Ты теперь в моих руках!

— Вы там еще долго будете миловаться? — раздался окрик Скарятина.

Посмотрели вниз. Скарятин в окружении толпы офицеров и матросов, освещенной боевым фонарем, сурово смотрел на нас.

— Сергей Иосифович, еще раз простите! И помогите, пожалуйста. Друга надо спустить вниз. По голове ему эта польская сволочь знатно приложилась. Наверное, сотрясение мозга!

— И вам бы не мешало их «сотрясти»! — проворчал Скарятин, кивнув матросам.

Те быстро полезли вверх. Спустили Бахадура и помогли спуститься «выдающемуся» планировщику. Как я мог так просчитаться?! Ведь, точно! Поляки! Они вечно крутились вокруг Белла. И этот Моровецкий туда же! А я запамятовал. Грешил на одних мусульман[1]. Эх, ты, Коста! Шерлок-Холмс недоделанный.

… Во второй половине следующего дня, 30-го мая, море разыгралось не на шутку. Подходящий нам юго-западный ветер все усиливался и усиливался. Будто где-то в морских недрах Посейдон думал-думал и решил, что жертва в виде бриллиантовой табакерки и одного предателя недостаточна. Шторм усиливался. «Телемак» несся к Севастополю, как взбесившийся жеребец.

Но бог миловал. Успели укрыться в севастопольской бухте до пика шторма. Встали на карантинную стоянку. Потянулись дни ожидания и опустошения капитанского погреба. А чем еще заниматься? Есть, пить, болтать с офицерами. Те оказались еще теми вольнодумцами. Долгое отсутствие в порту приписки порождает разные идеи. Особенно под греческое винишко!

Я не отлынивал от застолий в капитанской каюте. Но мыслями был уже дома.

Дома? Хороший вопрос. Интересно, что выберет Тамара? Где мы бросим якорь (вконец оматросился, похоже)? Нас ждал непростой разговор, если она выберет Крым. Что мне тогда делать? Я в Эриванском полку служу. В Грузии. И мне, хочешь-не хочешь, туда лежала дорога.

Наконец, настал последний день карантина. Две недели закончились. Все радовались и ждали удовольствий, которые дарит моряку берег. Торопливо грузились в шлюпки. Меня, в знак уважения или из желания поскорее спровадить, пропустили в первую.

Шлюпка высадила меня у здания Адмиралтейства. Меня ждали на пристани. Но не жена и не родные. Морской патруль во главе с офицером в большом чине. Весь из себя в золоте офицер грозно сказал:

— Поручик Варваци? Вам придется проследовать с нами. Вас ждет адмирал Лазарев.

У меня упало сердце. Не было печали, так черти накачали! Что главному моряку Черноморья от меня потребовалось?

Меня проводили прямо в кабинет человека, которого называли грозой султана. Золотые эполеты и аксельбант, тонкие губы, опущенные уголки рта, аккуратные бачки и забавный чубчик, зачесанный вверх. Но желания посмеяться не возникало. Он придавливал умным злым взглядом и своей манерой выглядеть небожителем.

Не удостоив меня и улыбкой Лазарев буркнул:

— Не люблю греков. Но выхода нет. Поручик! Спаси моих моряков!

Кажется, кофель-нагелем приложили по голове не Бахадура.

[1] Участников польского восстания 1830–31 гг. отправляли не только на Кавказ, но и на флот. Кто там только не служил! Казанские татары, эстонцы и, конечно, наказанные за восстание поляки.