Раб и солдат

Сзади грянуло громкое «ура!». Вася обернулся. На вантах кораблей висели матросы и громко кричали. На баркасах подхватили.

Канонада стихла, когда катера были у самого песчаного пляжа. Началась высадка. Тенгинцы, помогая себе руками и штыками, взбирались по осыпающейся земле крутого берега. Когда выбрались на плато, наткнулись на разбросанную щепу и вывернутые кусты, а кое-где — на кровавые пятна. Тел убитых не было. Наверняка, горцы утащили с собой.

По плану Раевского, каждый отряд должен быть выслать вперед стрелков для занятия возвышенностей, с которых горцы могли поражать огнем из своих винтовок формирующиеся колонны. Нужно было прикрыть высадку артиллерии из шести лёгких орудий и четырех горных единорогов с зарядными ящиками и поднять их наверх. Из-за этого высадка и формирование главной колонны несколько задержались.

Тенгинцы, примкнув штыки, быстрым маршем карабкались на пологие холмы, выходя во фланг главному укреплению черкесов и занимая брошенные завалы. Фон-Бринк приказал рядовому Девяткину держаться поближе на случай, если черкесы бросятся в шашки из засады. Про его умение работать штыком поведали старослужащие из карабинерской роты. Впереди поспешали застрельщики. Черкесы опомнились и открыли ответную стрельбу. Но опоздали. 2-й батальон занял выгодную позицию на низком хребте, отделявшем реку Туапсе от долины, названной впоследствии Екатерининской балкой[5]. Открыл огонь из укрытий, не подпуская врага. Вася изредка пускал пулю за пулей, никого не выцеливая и дивясь про себя, насколько бессмысленной была эта стрельба. Снайперов в отряде не было. Из кремневых пукалок, которыми приходилось пользоваться, врага подстрелить надо постараться. Хорошо, если со ста шагов попадешь. Но попугать — запросто. Лезть под слаженный батальонный залп из-за укрытия у горцев смельчаков не нашлось.

Сложнее пришлось тенгинцам из 1-го батальона под командованием Ольшевского. Им пришлось уклониться влево, не дожидаясь подхода артиллерии. Горцы вели беспокоящий огонь из-за деревьев, пользуясь тем, что оказались выше. Полковник немедленно принял опасное решение. Скомандовал сблизиться бегом с противником и опрокинуть его в рукопашной. В сабельно-штыковом бою на лесной опушке горцев смяли. Образовавшееся пустое пространство между 1-м и 2-м батальонами вовремя заняли три роты Черноморского линейного батальона из резерва. Подтянулся и 3-й батальон тенгинцев при двух орудиях.

Ольшевский заметил, что его отряд оторвался от основной цепи. Дал приказ отступать. Не тут-то было. Горцы снова бросились в атаку, стремясь вернуть потерянную высоту. Под барабанный бой пришлось снова сходиться грудь в грудь, чтобы тенгинцев не перестреляли во время отхода по спуску. Жаркое вышло дело. Один из офицеров, командовавший застрельщиками, получил тяжелую рану шашкой. Его заслонили своими телами рядовой Збродько и унтер-офицер Седашев. Другому офицеру прострелили грудь навылет. Раненых солдат и командиров выносили на руках.

Несмотря на всю свою ярость и бесстрашие, снова черкесы не выдержали штыковой атаки. Отошли, неся большие потери. Не то что б пленных захватить, даже оставили трупы товарищей, хотя это считалось бесчестием. После этого отряду русских уже никто не мог помешать спокойно вернуться к основным силам под прикрытием развернутых орудий. Но не без потерь. Всего в левом отряде прикрытия были убиты и ранены два офицера, два унтер-офицера и 24 рядовых.

Коста. Бриг «Телемак», Черное море, конец мая 1838 года.

На бриг прибыли глубокой ночью. Несмотря на поздний час, нас ждали на палубе все шесть офицеров корабля во главе с капитан-лейтенантом Сергеем Иосифовичем Скарятиным. Горячо приветствовали меня. Не успел я представиться в ответ, как в тусклом свете фонаря увидел, что улыбки на загорелых лицах моряков как корова языком слизнула. Явление честному морскому народу Бахадура вызвало неожиданную реакцию. Ярость и отвращение.

— В чем дело, господа?

— Мы два года в Архипелаге гонялись за подобными типами, — сухо пояснил мне капитан «Телемака».

— Вряд ли бы я поручил прикрывать свою спину не заслуживающему доверия человеку. Да, Бахадур — алжирец и бывший пират. Но ныне он служит России, как и я. Надеюсь, мое греческое происхождение не переводит меня в разряд «подобных типов»? — с вызовом ответил я.

Скарятин перевел взгляд на мои ордена. Мгновенно смягчился. Как и у меня, на его груди висел Владимир 4-й степени. Он снова разулыбался, мгновенно вспомнив об орденском братстве и превратившись в радушного хозяина.

— Примите рундук поручика, — распорядился он. — Поздравляю с прибытием на борт. Пойдемте. Покажу, где вас устроим. Сразу извиняюсь. Без удобств. Бриг — корабль маленький. Все, что можем предложить, — небольшой закуток за парусиновой шторой.

Знал бы капитан-лейтенант, в каких условиях мне довелось пребывать на бриге! В цепях, в трюме в обществе крыс и на орлопдеке в компании английских моряков и свихнувшегося от собственной значимости Белла. «Аякс»! Никогда не забуду!

— Не хотелось бы никого стеснять! — не стал я посвящать капитана в свои переживания. — Нас вполне устроит постель на баке.

— Вы хотите ночевать на квартердеке? — изумился Скарятин.

— Вполне. Погоды нынче благоприятствуют.

— Воля ваша! — не стал спорить Сергей Иосифович. — Вахтенный начальник! Распорядитесь! Остальным — готовить бриг к отплытию!

— Свистать всех наверх, с якоря сниматься! — скомандовал офицер.

На привычный ют даже проситься не стал. Не поймут. Военный корабль — это не пароход и не шхуна. Тем более, сейчас по всему бригу суета. Будут якорь выбирать и крепить к борту. И матросы будут бегать, ставя паруса. Плюс на шканцах было уютно. Высокий фальшборт укрывал от ветра. Рулевой помешать не мог, ибо штурвал стоял ближе к грот-мачте, отделенный от квартердека съемным тамбуром офицерского трапа.

С удовольствием избавился от мундира и завалился на парусину. Глядел на звездное небо и под легкую качку вспоминал, как прощался с друзьями. Как ахнул Тигран, узнав о судьбе своего мучителя. Как лез с обнимашками Цикалиоти, резко повзрослевший за прошедший месяц. Как скупо пожал на прощание руку Фонтон, которому было не до прощаний. Его ждал разговор с Ахметом, и он торопился. А я так хотел его расспросить об обстоятельствах побега Сефер-бея. В суете последних дней этот вопрос как-то выпал из поля зрения. А зря!

«Кстати, я же на том самом бриге, с которого князь на свою беду сбежал. Нужно завтра расспросить офицеров о подробностях побега. У меня для них есть сюрприз», — подумал я, засыпая.

… Утром я первым делом избавился от эполет. Флотские посмотрели неодобрительно на мои контрпогончки.

— Думается мне, вы господа, уделяете столь много внимания эполетам, дабы в качку удерживать равновесие?

— А вы, поручик? — не поддержали моей шутки офицеры.

— На Кавказе не принято щеголять бахромой на плечах.