Раб

Спасительная мысль вспыхнула ярче свечи. Я дал команду: рука послушалась, ожила, размахнулась, и, помедлив секунду, шлепнула по моей щеке. Ощущение было удивительным! Я ударил еще раз, посильнее. Потом по другой. А потом… Я принялся хлестать себя руками по щекам, не жалея сил, с бешеной радостью подставляя лицо ударам. Было очень неудобно бить самого себя, руки в последний момент норовили смягчить пощечину, кроме того, было больно и противно, но я бил, я терпел и старался, благословляя суровое лекарство, потому что чувствовал, как отпускает, как уходит позор прошлого безумия. Я давал себе пощечины — самый вразумительный из аргументов, — и продолжал такое обучение основам морали до тех пор, пока не заметил…

Чудо. Свершилось.

В стене рядом со скамьей имелась дверь.

Дверь!

Почему я не видел ее раньше — вчера, позавчера, в день прихода? Почему проходил мимо? Непостижимо… Первым моим желанием было вскочить и распахнуть ее. Совершенно естественное желание! Но я не двинулся с места, усмирив унизительную поспешность…

__________

Пишущий эти строки, ты исступленно повторяешь слово «Грязь». Но осознаешь ли ты, о чем пишешь?

О, да.

Объясни всем, что вкладываешь в него.

Не могу…

Значит, ты лжешь!

О, нет.

Тогда объясняй.

Раньше для обозначения всего отвратительного было слово «грех». Конечно, часто им клеймили и вполне нормальные, и даже хорошие вещи, но оно заставляло людей страдать: от страха, от пыток, от стыда. Нынче же такие времена, что грех никого не беспокоит, не побуждает мучаться от свершенного и терзаться не свершенным. Однако необходимость этого ничуть не уменьшилась! Вот и приходится искать новые слова, привычные, но не слишком уютные. Я так понимаю смысл существования слова «грязь».

То есть, по-твоему, «грязь» — то же, что и «грех»?

Не знаю, отыщется ли на Земле мыслитель, способный объяснить слово «грех». Если отыщется, только он и сможет проделать то же с «грязью». Он гадливо сунет в бездонную жижу свои руки, надежно спрятанные в перчатках, вытащит сочный, истекающий вонью ком и швырнет в лицо желающему — пробуй! А я… Я только использую готовые слова — те, что подарила мне Книга.

Правильно, пишущий, ты не способен воспринять чужую мудрость, как свою. Ты просто послушен. Но искренен ли ты в самобичевании? Не бравируешь ли ты понапрасну словом «грязный»? Вот главное, что может заинтересовать в беседах с тобой.

Жестокий вопрос… Прости меня, я хотел сказать — сложный вопрос. Да, я говорю о себе — грязен. Ведь так и есть в действительности! Хоть и не совершал я пока особо плохих, изощренно подлых поступков, но по поступочкам! Но по мыслям, по мечтам, — я не достоин даже суда. И я понимаю это отчетливо. Вопрос в том, искренне ли я хочу очиститься. Я… Я слаб. Я твержу сам себе с упорством кувалды — хочу очиститься. Так ли на самом деле? Мне страшно заглядывать в себя глубже разума. Прости, если за это можно прощать. Пожалуйста, посмотри вместо меня. И ответь, если есть кому отвечать: что там?

Не отвечу, пишущий.

__________

Выход…

Я сидел, сражаясь с мальчишескими порывами, сдерживая в горле всхлипывания. И смотрел сквозь наползающую пелену на вычеркнутый из надежд прямоугольник. Понимание неудержимо росло, крепло в моей груди! Теперь я знал ответ: для того лишь Келья нянчилась со мной, чтобы мог я отсюда выйти, чтобы увидел эту дверь. А выйдя, чтобы не оставил Келью одинокой, вернувшись с новым заблудшим — вот оно, предназначение. Я должен привести сюда…

Кого?

Друга. Моего друга. Того, кому обязан прозрением.

Так я понял слово «Зачем».

Встал и толкнул дверь. Не помню, что в тот момент было для меня важнее — Понимание или дверная ручка. Я вышел на лестничную площадку.

МИР встретил меня ослепительным светом — свет ворвался в распахнутые зрачки…

Прости мое перо! Описывать дальнейшее… невыносимо.

МИР (окончание)

Пока рука, сжимавшая мочалку, дарила телу полузабытую ласку, пока живительные струи смывали накопленные за год шлаки, пока в потоке воды бесследно исчезали слезы, именно в эти неописуемые минуты и вызрело единственно возможное решение.

Холеный закончил мыться, вытерся полотенцем, забрался обратно в свое не стиранное, источающее запахи Кельи тряпье. После чего принялся неторопливо рыться в стенном шкафу. Насколько он помнил призрачные хлопоты сумасшедших лет, здесь должно было пылиться средство, требуемое для реализации найденного решения — две тщательно закупоренные бутылки из-под водки, наполненные бензином. Зачем этот изумительный продукт хранился здесь, он уже не помнил. Возможно, для…

Вот они. Холеный осторожно вытащил их — будто гранаты. И тихонько покинул ванную, стискивая бутылки в руках, наслаждаясь их убийственной тяжестью. Он был бесконечно спокоен.

Кухню решил пощадить. А вот обработать коридор — это обязательно! Ничего не забыть: пол, обои на стенах, антресоли, двери. Затем настала очередь прихожей. Здесь — тумбочка, вешалка, коврики, обувь, книжный шкаф… Никто не вмешивался в его действия — в коридоре почему-то было пусто. Очевидно, массовка утомилась, отдыхала в комнате. Впрочем, если бы кто-нибудь и заметил столь странное поведение, скорее всего, беспечно прошел бы мимо, шлепая босыми ступнями по линолеуму. Привычная этикетка «Народной» на бутылках, привычная внешность занятого делом мальчика погасили бы секундный вопрос — все в порядке, пьяный псих развлекается. Что касается запаха, то насыщенная мертвечиной атмосфера мгновенно растворила его в себе. Так что работа была выполнена очень быстро. Потребовалась одна бутылка.

Теперь — комната. С ней, конечно, дело обстояло сложнее: слишком уж много там скопилось живого мяса. Но ничего, справимся и с этим!

Холеный нашел рюкзачок, вытащил оттуда зажигалку, улыбнулся. Затем вывернул пробки.

Стало абсолютно темно.

Оказывается, на улице был поздний вечер. Почти ночь.

Погас телеэкран, веселье замерло, воцарилось полное недоумение. Преодолев брезгливость, Холеный вошел в комнату. Стараясь поменьше соприкасаться с липкой шевелящейся массой, пополз. Ступая по чему-то мягкому, шарахающемуся из-под брюха, слушая отвратительные ругательства, он добрался до окна, встал, плеснул на занавески остатками драгоценной жидкости и поднял руку с зажигалкой. Был ясно виден его сгорбленный силуэт.

— Я облил квартиру бензином, — сказал человек отчетливо. Тут же наступила тишина. — Если не верите, проверьте. Только что облил занавеску. В руке у меня зажигалка, и сейчас я подожгу вас, ребята.

Через секунду кто-то пискнул:

— Точно! Бензином воняет…

— Во, псих! — кто-то выдохнул.

И тогда комната взорвалась воплями.

Чтобы в квартире никого не осталось, понадобилась еще секунда. Возможно, чуть больше. Массовка удирала шикарно, побросав одежду, забыв про партнеров, разыграла перед узкой дверью безобразную сцену и разбежалась, даже не поблагодарив хозяина — первыми, разумеется, мужчины, за ними остальные. Какое-то время лестница содрогалась от беспорядочного топанья. И все стихло.