Раб
Шрифт:
Позволь не отвечать.
Правильное решение, иначе получилась бы маленькая красивая ложь. Если станешь взрослей, ответишь. Теперь — веришь ли ты, что кто-нибудь
Откровенно говоря, не очень. Я один в Келье.
Верь, это единственное, что тебе остается.
Попробую.
И наконец, пишущий! Знаешь ли ты, с кем разговаривал? Кто трогал твою руку, водившую пером по бумаге? Кто перебивал вопросами твой текст?
О, прости. Боюсь предполагать…
Ты сам, пишущий. Только сам. С какой стати ты возомнил невесть что?
А я думал…
Лучше вот над чем подумай: в чем смысл этих бесед?
Да! Я давно пытаюсь увидеть смысл!
Ну и как?
Я слаб.
Ты не слаб, а труслив. Слушай: смысл бесед в том, чтобы заглянуть в душу как можно глубже. Это необходимо, если уж ты взялся описывать… Впрочем, подсознательно ты знаешь, что именно взялся описывать.
По-моему, я не знаю.
Ладно, если станешь взрослей, поговорим и об этом. Прощай, пишущий, и будь счастлив.
Итак, история завершена. Человек нашел то, что заслужил — ни больше, ни меньше. Но вот странность: беспрерывно повторяя «я грязен, низок, мерзок», он почему-то был убежден, что это не совсем так. Точнее — совсем не так. Точнее — он все более и более убеждался в обратном. «Я хороший, — иногда он ловил себя на мысли. — Я добрый, я чистый…» Как ни изгонял человек подобную крамолу, она, разумеется, всегда оказывалась сильнее его, и если говорить честно, то ни секунды он по-настоящему не сомневался в том, что достоин слова «хороший». Он все-таки сделался рабом Кельи. Но перестал ли быть рабом себя? Нужно подумать, братья неведомые.
Впрочем, не этот вопрос вызывает истинное беспокойство, а вот какой: «Почему Келья плакала?»
1986