Рабочий день

— Я н-не против. Вместе с женой — мы всегда вместе...

— А кто против? Конечно, с женой! Пошли прямо сейчас к Эдику!

— Постой, а яйцо?

— Что яйцо! Сделаю я тебе яйцо, мое слово — железо! В пещеры ведь один не пойдешь — надо готовиться, договариваться, нужно снаряжение. У меня, конечно, разряд, я член спасательной группы, но у нас этим командует Эдик.

Пошли к Эдику. Эдиком оказался бледнолицый молодой человек в очках. Пока что он командовал среди женщин, бутылей, колб и пробирок. Витя познакомил его с Юлием и предложил сводить его вместе с женой в ближайшие выходные в какую-то уникальную, недавно открытую им пещеру. Посовещались. Эдик сдержанно согласился. Чтобы быть краткими и не мешать друг другу, вчерне обсудили некоторые детали, оставляя мелочи на потом. Но вспомнили последний поход, за ним предпоследний, потом оба стали рассказывать Юлию, как это здорово — открывать новые пещеры и какие там зрелища.

— А помнишь, как цветок вырубали? — рассказывал Витя.

— Ты же был инициатором, — ответил более сдержанный Эдик.

— Понимаешь, — начал рассказывать Витя Юлию, от нетерпения теребя его за рукав, — находим в одном из дальних залов цветок. То есть это черт знает что такое! Изумительнейшей красоты цветок, что-то похожее на вот такой тюльпан, — он охватил пальцами пространство со средний арбуз величиною. — Розовые полупрозрачные лепестки, к краю краснее, к середке бледнее, а в самой середке — желтоватая, будто восковая, чашечка! Как живой, чудо и чудо! Все в голос: такого еще никто не видал! Соображаем: в этот зал два дня ходу, на пути — два колодца, два сифона и три лаза; меньше чем со вторым разрядом сюда и соваться нечего; давайте, мол, вырубим и отнесем в музей, чтоб им люди любовались! А мы, кстати, уже делали кой-какие услуги музею. Сказано — сделано. Целый день вырубали — это ведь не живой цветок сорвать, а, простите, сталактит. Ножка у него — что мое бедро, причем надо же умудриться не разбить. Ну, попотели — вырубили. Потом три дня несли через все сифоны и колодцы: в цветочке-то килограммов десять, не разбежишься, да тряслись, чтоб не разбить. Вытащили, развернули — и ахнули! Лежит в руках серая корявая булыга, вся в мокрой глине! Кстати, она до сих пор там под ногами валяется...

— Сломали? — не понял Юлий.

— Ни грамма!

— Понимаете, Юлий, — пояснил более спокойно Эдик, — это так называемый эффект присутствия. Смотришь там, в зале или в гроте, на этот цветок и не знаешь, чему больше удивляться: формам, которые умеет создать природа, или нежности, прозрачности, глубине тонов. А оказывается, это всего лишь игра света от твоего фонаря: под одним углом луча цветок кажется алым тюльпаном, под другим — бледно-желтой розой, под третьим — не цветком вовсе, а, скажем, гроздью спелого винограда или шапкой опят, к примеру. Важно и то, что кругом — чистые влажные плоскости, и все они отражают свет, так что весь воздух наполняется отраженным, таким, знаете ли, радужным светом. Это все равно как осветить бриллиант — лучи на гранях, многократно отражаясь, накладываются и создают явление рефракции, то есть, попросту говоря, игру всех цветов радуги. А залей зал электричеством — и ничего не будет. И еще, знаете, там на каждой фигуре — нежный, как перламутр, налет. А тронь пальцем — пленка исчезает, начинаются потеки, и все пропало...

— Вы, ребята, настоящие поэты! — с тихим восторгом выдохнул Юлий. — Я просто не могу передать, как это здорово — всего только слушать вас! Я буду бесконечно благодарен вам, если мы сходим…

— Давайте договариваться конкретно, — сказал Эдик.

— Меня только яйцо беспокоит, — сказал Юлий.

— Какое яйцо? — не понял Эдик.

Опять пришлось рассказывать про яйцо. Начал Юлий, Витя дополнил историей с Вахромеевым, заклеймил Вахромеева и рассказал, что сам взялся сделать, что они уже выбрали заготовку и как раз идут точить.

— Постой, — сказал Эдик. — Зачем ты, когда Жора сделает лучше?

Витя обиделся; они начали спорить. В конце концов пошли втроем.

В ремонтном цехе Витя первым делом нашел Вахромеева и начал всенародно поносить его. Юлий пытался смягчить Витин гнев — он боялся, что дойдет до рукоприкладства, остановятся станки, начнется расследование и что тут будет — масштабы катастрофы в его сознании уже не вмещались; главное, что он окажется виновником и его поволокут куда-то на правеж, выводить на чистую воду. Но, на удивление, никакой драки, даже маломальского скандала, не получилось. Вахромеев огрызался, но слабо — чувствовал свою вину. Вокруг образовался кружок курильщиков, которые взяли на себя роль судей. Вите пришлось и тут представлять Юлия, рассказывать про яйцо и про то, как Вахромеев хотел надуть Юлия. Закончил Витя тем, что в обиду артиста не даст и не даст, чтобы позорили его рабочую честь. Мнения судей разделились: одни были полностью согласны с Витей, другие стали на сторону Вахромеева, рассуждая так: ну хорошо, артист Вите — друг, а Вахромееву-то — никто, брянский волк, пятая вода на киселе, так почему Вахромеев обязан за бесплатно делать хотя бы и яйцо, хотя бы и артисту? А с другой-то стороны, хоть ты и артист, а не будь лопухом; лопухов-то, которые сами свой карман оттопыривают — на, мол, возьми у меня деньги, — учить надо.

Пока суд да дело, Эдик успел с Жорой, цыганистого вида парнем, чернобровым и белозубым, переговорить. «Можно, — сказал немногословный Жора, поняв все с полунамека, и перекинул окурок из одного угла губ в другой. — Эскиз есть?» Эдик вынул из Витиного кармана бумажку с эскизом, отобрал заготовку, которой Витя размахивал, и передал Жоре. Жора глянул на чертежик и пошел к станку, Эдик и Юлий — за ним. Жора покрутил блестящие рукоятки, вставил заготовку и включил станок. Заготовка замелькала, завертелась, мягко гудя. Брызнула ослепительная стружка.

Судьи спохватились, подошли, окружили станок. Посыпались замечания и советы. Советовал Витя, советовал непонятно откуда взявшийся Степаныч, советовал даже Вахромеев — он еще дулся и косился на Витю, но стоял тут же, смотрел с интересом и советы давал язвительные. Какой-то мужичок, оказавшийся рядом с Юлием, говорил ему почти на ухо:

— Не-е, Вахромеев — неплохой мужик. Есть у него это самое, но он неплохой мужик. Неплохой. А это самое у него есть. А у кого его нет? У каждого свое есть. А так-то он мужик неплохой, не-ет.

А яйцо появлялось. Тонкие смуглые Жорины руки с быстротой, почти неуловимой глазу, пробегали по рукояткам и рычагам — там подкручивали, там поджимали, там подвигали, а сам Жора впился глазами в заготовку, изогнулся над ней, подобно хищной птице, никого и ничего больше не видя и не слыша, ослепнув и оглохнув для всего остального. И все вокруг, что-то поняв, перестали сыпать советами, а молча уставились на заготовку, как на чудо, будто в самом деле появлялось не деревянное, а живое яйцо.

В толпе произошло какое-то движение. Юлий поднял глаза и почти с ужасом увидел начальника цеха.

— Что здесь происходит? — спросил начальник.

Кто-то ему объяснил. Начальник встретился глазами с Юлием, узнал, усмешливо дернул нижней губой, но справился с собой и сказал хмуро, но не свирепо, как ожидал Юлий:

— Ну и что, что яйцо? Жора и сам сделает, а всем чего околачиваться? Давайте, давайте по рабочим местам!

— Да мы перекурить только! — послышалось с разных сторон.

— Знаю я ваши перекуры! Давайте по местам!

Никто и ухом не повел — только что очнулись и заговорили разом. Начальник прошел мимо раз-другой и, ворча, удалился.

— А я был у него. Он меня из кабинета выставил, — сказал Юлий какому-то незнакомому, что стоял рядом.

— Не-е, начальник — мужик неплохой, — опять полез в разговор мужичок, что реабилитировал Вахромеева. — Попылит и отойдет. Не-е, неплохой. Но свеженьких любит, это самое, чтобы дать почувствовать, — мужичок тряхнул кулаком и крякнул. — А без этого тоже нельзя, верно? А так-то он мужик неплохой.

— А вы фокусы умеете? — высунулся из-за спины мужичка парнишка с жадно-любопытным взглядом.

— Фокусы в цирке показывают, — цыкнул на него Витя, и парнишка растворился.

Жора наконец сделал последнее движение резцом, и яйцо, еще вращаясь, выпало из станка и начало падать по кривой; Жора поймал его на лету и подал Юлию. Юлий взял его в руки, чистое, шершавое. Горячее чувство благодарности к Жоре и ко всем им наполнило его душу.

— Я благодарен... Просто не знаю, как выразить, как благодарить...

— Да ну, чего там, — махнул рукой Жора. — Ладно.

Яйцо пошло по рукам, послышались соленые каламбуры по поводу яйца, мужской хохоток. Начались оценки: