Работа легкой не бывает

Думая, что лесной житель вполне может оказаться любым из этих людей, я перевернула последнюю страницу и увидела сообщение, в котором о пропаже человека заявило лечебное учреждение для престарелых соседнего городка. Тридцатишестилетний Ёсиаки Сугаи работал в вышеупомянутом учреждении как специалист медико-социальной службы. В сообщении говорилось, что он не женат и не поддерживает связи с родителями, живущими на Окинаве, вот почему о пропаже было заявлено с таким запозданием. За несколько дней до его исчезновения явно что-то произошло, он сорвался, вдруг разрыдался прямо на работе. Между тем в своей группе он был руководителем, нес некоторую ответственность и постоянно выслушивал жалобы тех, кто лечился в учреждении, и их родственников, не говоря уже о коллегах. По-видимому, он был в состоянии сильного стресса, но по соображениям конфиденциальности не мог ни с кем поделиться подробностями своих тревог. В марте он перестал выходить на работу, но и дома не появлялся, поэтому организация, где он трудился, подала заявление о пропаже.

Втиснутая между ветками дерева книга «Анализ и реабилитация в вопросах ухода» мелькнула перед моим мысленным взглядом. Потом я вспомнила, что госпожа Кудо говорила о человеке, переставшем болеть за «Кангрехо» после того, как Исагирре вернулся в Испанию, и в первую очередь – что связь с этим человеком утеряна. Неужели он не просто перестал болеть за «Кангрехо», а вообще отказался от жизни в обществе?

Я записала телефон того учреждения, поблагодарила госпожу Цутия, вышла из музея и обошла его до задней стены. Глядя на участок, где откопали гоминина Обаяси, и место, где собирались возвести пристройку к музею, но прекратили работы из-за найденных окаменелостей, я позвонила в учреждение, где работал господин Ёсиаки Сугаи.

Женщина, ответившая на звонок, представилась госпожой Адати. Дрожащим голосом она спросила, нет ли вестей о господине Сугаи. Нет, ответила я, ничего определенного не могу сказать, но у нас есть кое-какие зацепки.

– Мы нашли вещи, возможно, принадлежащие ему. Вы не могли бы подтвердить, нет ли среди них тех, которые вам знакомы?

– Конечно.

– Нашлась книга «Анализ и реабилитация в вопросах ухода».

– Да, эту книгу я знаю. Примерно полтора года назад я брала ее у господина Сугаи на время, – сообщила госпожа Адати.

– Затем еще форма «Кангрехо Обаяси» – полотенце и дождевик Кольдобика Исагирре.

– Исаги?.. А разве это не рыба такая? – удивилась она. Похоже, в футболе госпожа Адати разбиралась еще меньше, чем я. Но подумав немного, она сказала: – Но вы мне напомнили, что я в самом деле слышала, как он рассказывал, что каждую неделю сидит за воротами. И несмотря на это, если ему звонили с работы, он всегда отвечал, и иногда заезжал на работу по пути домой со стадиона.

Потом я услышала, как она говорит кому-то:

– А?.. Что вы говорите про Исагирре, господин Асида? Ходили вместе с ним смотреть? И Хирокава тоже? – Потом она продолжала в трубку: – Моя коллега хотела бы поговорить с вами, передаю телефон ей, – послышался шорох.

– Здравствуйте, это Хирокава. Мы так надеемся, что вы найдете господина Сугаи.

– Он славный малый, – донесся до меня мужской голос. Должно быть, это сказал господин Асида.

– Так он еще жив? С ним все будет хорошо?

Голос госпожи Хирокава звучал приглушенно, но в нем слышалась тревога. Я сразу поняла, как любили господина Сугаи на работе. И увидела, что героические усилия его коллег смягчили последствия его исчезновения, так что оно вызвало лишь легкую рябь на поверхности, но в глубине породило значительную панику. Осознав все это, я внутренне вскипела. Что же за игру ты затеял, Сугаи, мысленно упрекнула я человека, которого не видела ни разу в жизни.

– Однозначных доказательств у нас пока нет, но то, что вы рассказали, очень нам помогло, – сообщила я.

Телефон передали обратно госпоже Адати, и она добавила:

– Если найдете его, передайте, пожалуйста, что мы понимаем, сколько всего у него наболело, но с нетерпением ждем, когда он вернется.

– Ладно, – ответила я. – Как только появятся новости, я свяжусь с вами, – и я отключилась.

Гоминин Обаяси оказался на самом деле живущим в лесной пещере человеком по имени Ёсиаки Сугаи – несмотря на всю осторожность, теперь я оценивала вероятность собственной правоты примерно в семьдесят процентов.

Я вышла из-за музея, задавшись вопросом, попался ли уже Сугаи в мою ловушку, поэтому направилась прямо к тому месту, где оставила полученный от госпожи Эригути «Журнал ОДП». И обнаружила, что журнал исчез.

– Вот это правильно, – кивнув, сказала я. – А сейчас я обозначу путь к вашему убежищу новыми деревянными маркерами, чтобы легко добраться туда в любой момент. Вы, наверное, уже догадались об этом, но я все-таки скажу в подтверждение вашей догадки, что Кольдобика Исагирре вернулся, а «Кангрехо» благополучно перешел в высшую лигу. Мало того, Исагирре побывал в этом самом лесу вместе с родителями Юриока! «Сообщать ему об этом – уже наглость, – прервала я внутренний монолог, продолжая обозначать тропу маркерами, – ведь ты даже не знаешь, как выглядит Дзюн Юриока».

Перед самой поляной, где обитал Сугаи, я повернула обратно к хижине. Будь я на месте Ёсиаки Сугаи, спросила себя я, шагая по обозначенной маркерами тропе, как бы я поступила – предпочла и дальше жить в парке или поняла, что пришло время покинуть его? Осень, урожайное время заканчивалось, теперь в парке будет становиться все холоднее. Однако Сугаи, исчезнув без объяснений так надолго, наверняка лишился работы, и это тоже следовало учесть. Кроме того, он не женат, а с родными на Окинаве связь не поддерживает.

Может, его просто все достало и уже ничто не связывает его с обычным миром. Единственными ценностями, которые он утратил, отправившись в самоволку, были доверие общества и крыша над головой. Я вспомнила, что госпожа Кудо говорила о человеке, которого я принимала за господина Сугаи: что на работе дела у него идут неважно, что он часто упоминает «эмоциональную нагрузку». Я без труда могла представить, в каком стрессе он существовал с такой работой, но если коллеги так его ценили, значит, работа не только расстраивала, но и радовала его. Понятно было и то, как его положение могло стать невыносимым. Он продолжал работать, старался балансировать как мог, но понижение «Кангрехо» и последующий отъезд Исагирре в Испанию стали последней соломинкой, нарушившей неустойчивое равновесие, которое ему до тех пор удавалось поддерживать.

Слушая свой проницательный тон, я укоризненно качала головой, хоть и говорила мысленно. Все это не более чем проекция, основанная на моем личном опыте. Неизвестно даже, действительно ли гоминин Обаяси, живущий в лесу и пробавляющийся шиитаке, каштанами и плодами хлебного дерева, на самом деле Сугаи. Может, здесь и вправду есть призрак, питающий пристрастие к грибам.

Думая только о том, как бы мне убедить этого человека покинуть лес, я следовала по обозначенной деревянными маркерами тропе обратно к хижине и еще издалека почувствовала неладное. Я смутно различила в окно темную фигуру, передвигающуюся внутри хижины. С трудом сглотнув, я огляделась по сторонам. Некоторое время фигура стояла у плитки, потом наклонила голову и снова выпрямилась: скорее всего, открывала холодильник. Да чтоб его, подумала я. Опять ворует у меня соус для лапши. И главное, почему по одной порции за раз? Или у него для этой цели есть посуда? После минутного размышления мне стало ясно, как легко порыться в парковых мусорных урнах и отыскать в них какую-нибудь подходящую емкость. Я стояла, едва дыша и не сводя глаз с хижины, мысли необъяснимым образом зациклились на моем соусе для лапши, но потом я опомнилась и сунула руку в карман куртки за рацией. И шепотом вызвала господина Хакота.

– В хижине посторонний. Вы не могли бы приехать сюда? Прием.

– А?.. Вы не могли бы повторить?

Может, господин Хакота был слегка туговат на ухо, а может, мой дрожащий голос прозвучал слишком тихо. Так или иначе, одно и то же мне пришлось повторять трижды.

– Посторонний! Ну надо же! – воскликнул он, когда наконец понял. – Уже еду! – Я услышала шорох – видимо, он бросился бежать.

– Тише, тише, – взмолилась я в рацию, не зная, слышит он меня или нет.

Каждый раз, когда фигура в хижине двигалась, я мысленно уговаривала ее: только не выходи, очень тебя прошу, не выходи до приезда господина Хакота. Наверное, мои молитвы были услышаны, потому что спустя некоторое время я увидела господина Хакота, несущегося по лесной дорожке на багги. Дорожка была извилистой, состоящей из S-образных поворотов вроде тех, на которых я тренировалась, когда училась водить машину, и они следовали один за другим, но техника вождения, продемонстрированная в тот день господином Хакота, была поистине достойным внимания зрелищем. С таким мастерством, подумала я, ему нипочем не только S-образные, но и R-, G- и M-образные повороты.