Работа легкой не бывает

– Что там с посторонним? – крикнул он во весь голос, едва заметил меня, так что я прижала палец к губам, оскалила зубы и замотала головой.

– Ах да, точно, – спохватился господин Хакота и зажал рот ладонью.

– Он в хижине. Роется в моих вещах.

– Что?! Возмутительно!

Поскольку все кредитные карты и прочие ценности я оставляла дома, в кошельке держала только 2000 иен наличными, а остальное мое имущество в хижине составляли вращающийся резак, коврик для раскроя и приправы, ситуация едва ли соответствовала такой реакции, как «возмутительно!», но господин Хакота тем не менее удостоил меня таковой.

– Умоляю, тише! – снова призвала я его.

– А вот и он!

В дверях хижины появился посторонний. Я впервые как следует увидела его, и со своими длинными всклокоченными волосами, бородой и черным пальто до щиколоток он определенно производил то же впечатление, что и гоминин Обаяси, с которым его перепутала моя предшественница. Но при внимательном рассмотрении становилось совершенно ясно, что это отнюдь не первобытный человек. На груди к его пальто был пришит большой логотип команды «Кангрехо Обаяси».

– Эй!

Багги господина Хакота сорвался с места и с устрашающей быстротой ринулся в сторону хижины.

– Господин Хакота, вы его задавите! – выкрикнула я, тоже метнувшись вперед.

Но багги резко затормозил, и господин Хакота выпрыгнул из него с криком: «Все, сдавайся!» К тому времени, как я обежала вокруг багги и увидела, что происходит, незваный гость уже скорчился на земле, прикрывая голову руками.

– Вы ведь господин Сугаи, да? – Услышав мои слова, он дважды кивнул. – Ваши коллеги из лечебного учреждения для престарелых заявили о вашей пропаже в полицию.

Гоминин Обаяси, а точнее, Ёсиаки Сугаи медленно поднял голову и помотал ею.

– Простите за все беспокойство, которое я вам причинил, – произнес он с низким, продолжительным поклоном. Я уже собиралась отозваться: «Нет-нет, что вы!» – но взглянула на господина Хакота и увидела, что он стоит со скрещенными на груди руками и склоненной набок головой, явно изумленный кротостью нашего нарушителя. В правой руке господин Сугаи держал бумажный стаканчик, в которых в парке продавали попкорн, а в стаканчике плескалось что-то очень похожее на порцию концентрированного соуса для лапши.

Господин Хакота объявил, что доставит господина Сугаи в контору, и я отправилась с ними. На меня навалилась такая усталость, что я не решилась сесть за руль, поэтому попросила у господина Хакота разрешения поехать на его багги, объяснив, что завтра доберусь до хижины пешком.

– Да ничего, завтра я сам подвезу вас, – ответил он, и я села на заднее сиденье багги господина Хакота рядом с господином Сугаи, и мы покатили к конторе.

Господин Сугаи, капюшон длинного пальто которого болтался за спиной, упорно смотрел вниз. Его борода спускалась на грудь, но на лбу виднелись залысины, и волосы, связанные сзади, выглядели с учетом обстоятельств довольно опрятно. У гоминина Обаяси в музее на голове красовалось что-то вроде кожаного капюшона, так что невозможно было определить, что творится у него на голове, но в целом он походил на господина Сугаи.

Наверное, он ухитрялся купаться в одном из многочисленных ручьев, протекающих через парк, потому что, несмотря на жизнь среди леса, от него почти не пахло. Сложив сухие, как бумага, руки на коленях и устремив на них неподвижный взгляд, он напоминал религиозного аскета, но логотип «Кангрехо» у него на пальто, явно относящийся к этому миру, нарушал целостность впечатления.

– Мне тоже тридцать шесть, – выпалила я, понятия не имея, почему решила признаться в этом именно сейчас.

Господин Сугаи посмотрел на меня, слегка склонил голову набок и ответил:

– Выглядите вы моложе.

Это были единственные слова, которыми мы обменялись на заднем сиденье багги.

В конторе господин Нодзима сообщил нам, что из полиции собирались кого-то прислать сюда, но тот человек сейчас занят другим делом, поэтому нас просили выяснить у лесного жителя все, что мы сможем. При упоминании о полиции господин Сугаи словно съежился. Госпожа Кудо принесла заваренный чай, два-три раза обошла вокруг господина Сугаи, сидящего у стола, и вдруг воскликнула:

– Да это же господин Сугаи! Подумать только! А я сначала не узнала вас с длинными волосами и бородой!

Господин Сугаи удивленно взглянул на нее:

– Юкки?

Госпожу Кудо звали Миюки, и я догадалась, что в кругах болельщиков ее прозвали Юкки.

– Как Дзюн? Хорошо играл?

– Даже не знаю, что сказать, в последнее время он заводится с пол-оборота. На прошлой неделе получил желтую карточку в добавленное время и теперь не сможет играть в финальном матче.

Госпожа Кудо, казалось, хотела продолжить, но тут появился господин Хакота с какими-то документами в руках, и она скрылась на кухне с пустым подносом, по дороге несколько раз оглянувшись.

В итоге я присутствовала при разговоре с господином Сугаи. Я говорила господину Хакота, что лучше бы мне пойти помочь господину Нодзима и госпоже Кудо, но он ответил, что кое-чего в этой истории вообще не понимает, так что мне предпочтительнее остаться здесь. Одновременно говорить и записывать ему удавалось с трудом, так что в какой-то момент я взяла роль секретаря на себя.

Слегка запинаясь, но без каких-либо заметных речевых затруднений господин Сугаи рассказал о том, как поселился в секции «Дары леса» в парке. Последней каплей для него стало, как и можно было предположить, решение Кольдобика Исагирре вернуться в Испанию, совпавшее с понижением команды, – впрочем, выяснилось, что три месяца он еще кое-как держался. В день перевода «Кангрехо» в низшую лигу господин Сугаи заболел, с работы вернулся сразу домой и уснул, даже не заглянув в парк. Но в период между объявлением о понижении и первым матчем нового сезона «Кангрехо» в низшей лиге нарастающая враждебность публики по отношению к Исагирре и отсутствие информации о том, что именно произошло, а также нагрузка на работе, требующая огромного напряжения, совместными усилиями вызвали у господина Сугаи чувство, будто запасы его душевных сил стремительно иссякают. Он даже начал было учить испанский в надежде почерпнуть какие-нибудь сведения об Исагирре из местных испанских газет, но узнал только, что Исагирре вернулся в Страну Басков к родителям. В стартовом матче сезона «Кангрехо» потерпел унизительное поражение на своем поле со счетом четыре – ноль. Всего за два дня до этого господин Сугаи наконец нащупал решение сложного случая, над которым бился. Ему казалось, что, возможно, теперь хоть что-то наладится, но в день матча по пути домой перелез через изгородь, пробрался в глубину парка и с тех пор жил там.

– Думаю, если бы я в самом деле впал в депрессию, я, наверное, просто стал бы затворником, – объяснил он. – Но все было не так-то просто. У меня действительно тяжелая работа, но мне всегда удавалось справляться с испытаниями, которым она меня подвергала. И каждый раз мне казалось, что эти испытания следуют одно за другим. Стоило перевалить через одну гору, впереди появлялась другая, еще выше первой. Наверное, в какой-то мере я смирился, что так уж все устроено, и мне помогала держаться на плаву мысль, что «Кангрехо» снова пройдут в высшую лигу, как вдруг оказалось, что положение у них еще хуже моего. И я как болельщик конечно, никак не мог повлиять на исход матчей. Вот так и продолжалось все время…

С этими словами господин Сугаи поднял руку, волнообразно пошевелил пальцами в воздухе, поднял их повыше и резко бросил вниз.

– Мне просто казалось, что я уже ничего не понимаю. Я не знал, что вообще делаю и ради чего живу.

– Значит, когда вы пробрались в парк, вы рассуждали так: пока я здесь, мне незачем думать ни о чем, кроме одного – как продержаться еще один день? – спросил господин Хакота, уточняя причины пребывания в парке господина Сугаи, которые тот сам изложил в начале беседы.