Работа над ошибками

Пристегиваю карабинчик поводка к ошейнику Жужика — боюсь, убежит. Мы выходит со Стасом на улицу. По пути Стас открывает дверцу машины и захватывает с заднего сиденья небольшой рюкзачок, повергая меня в благоговение. Как настоящий походник, он даже на небольшую прогулку в лес берет обмундирование.

— Фонарик, спички, еда? — интересуюсь я.

— Ну да. И еще кое-что. Идти до леса здесь недолго, минут двадцать пешком — обрыв и Волга. Если быстро, успеем дойти и вернуться до темноты. Ты как?

— Видно Волгу? Ну, пойдем быстрее! — чуть не подпрыгиваю от любопытства.

Уважительно смотрю на Стаса и его рюкзак. Настоящие походники (я пересекалась с ними в юности) тоже были такими. Даже в недалекие отлучки от лагеря брали жилетки с сотней карманов, где лежало все самое необходимое — от ножа и фонарика до спичек и небольших запасов еды.

Как я люблю говорить с пятиклашками о рассказе Виктора Петровича Астафьева «Васюткино озеро»! Он всегда читается и анализируется с полным аншлагом: дети дружно хотят пересказать мне текст о мальчике, потерявшемся в тайге, но проявившим огромную силу духа и с достоинством преодолевшем испытания, которые выдержит не каждый взрослый. «Идешь на день — хлеба бери на неделю», «Тайга хлипких не любит» — громко зачитывают они мне пословицы из рассказа, находя их в тексте. И как внимательно слушают о том, что рассказ написан по детским воспоминаниям писателя и что мальчик по имени Витя много-много лет назад по правде заблудился в тайге! Как сам искал дорогу домой, превозмогая голод, усталость и страх… Потому, наверно, и читается рассказ с интересом, что за ним — настоящие сомнения, отчаяние, надежды.

Все должно быть подтверждено жизнью, прочувствовано и прожито.

Мы со Стасом минут пять идем по дороге, мимо заборов различной высоты (я бы определила их как «очень высокие» и «очень-очень высокие»). Потом коттеджный поселок заканчивается. Начинается лес.

Старые деревья с огромными стволами перемежаются с молоденькими тоненькими стволиками, пеньками и поваленными деревьями. Протоптана тропинка — прямо по снегу. Его, как и обещал Стас, не очень много: где-то по щиколотку, может, чуть выше.

— В январе здесь сугробы, не пройдешь. Ребята ездят на вездеходах, но я что-то никак не куплю себе. Да и бываю за городом нечасто, так, на выходные, да и то не на каждые. А некоторые круглый год живут здесь, ездят в город. Полтора часа по трассе — и на месте, удобно. Пробки только на въезде в город… Может, когда-нибудь перееду сюда. На пенсии.

Последняя фраза нравится и успокаивает: значит, никакие переезды на планируются. Мы будем встречаться.

— Места… чудесные! Я ни разу не была здесь, когда ходили в походы. Больше за Волгой, переправляемся на тот берег…

— А я остался здесь из-за Волги. В том числе, — Стас берет меня за руку, и мы быстрым шагом идем по утоптанному снегу.

— Остался?

— Я ж из Москвы сам. Мо-осквич! Не скажешь? У меня там родители, сестра. А я уехал…

— Из Москвы? Все же туда, наоборот…

— А что в ней хорошего? Ну, деньги, возможности. Вот моя семья и развлекается со своими бизнесами. Сестра — та горы сворачивает. Молодая, сильная, расчетливая. Насмотрелся на это все во-от так, — Стас проводит ребром ладони по горлу, — хотел на Кавказе остаться сначала, или в Краснодаре, а потом вспомнил, как здесь красиво, какая река, природа — и приехал. Я в Поволжье год по контракту служил, пока в Дагестан обратно не перебросили. Наелся юга как не знаю кто. А домой не хотелось. Какая разница, где начинать торговать, правда? Здесь даже легче, чем в Москве — конкуренции меньше. Рынок сбыта, конечно, тоже не такой, но… ой, заболтался. Смотри, какое дерево. Местная достопримечательность. Старый дуб, сотня лет — точно есть.

Дуб поразил меня. Его огромный и мощный ствол в метрах пяти от земли раздваивался, и уже два ствола тянулись раскидистыми ветвями к небу.

Видно было, что дуб старый, даже не очень внимательному и разбирающемуся в этом человеку: несколько крупных веток обломилось, кое-где треснула кора, дупло, образовавшееся в месте, где стволы разрастались, говорило о том, что дерево начинает умирать. Но дуб сдаваться времени не собирался, и нерушимо стоял, смиренно перенося все удары природы.

— Прямо как в «Войне и мире». Эпизод под кодовым названием «встреча с дубом». Если еще увижу и небо Аустерлица, тогда полный набор князя Болконского в постижении истины… — бормочу я.

— Че-го? Вероник, хоре меня пугать!

— М-м…Правильно говорят, меньше знаешь — крепче спишь. Не обращай внимания.

— Это верно. Но жить скучно.

Некоторое время мы, не произнося ни слова, продолжаем идти по тропинке. Жужик бежит рядом со Стасом, не рискуя отлучиться: Стас взял у меня поводок, потому что обалдевший пес, почувствовавший свободу, рвался с поводка. Узнав твердую руку Стаса, он чуть успокоился и, вертя головой изо всех сил, вращая ошалевшими глазами, все же покорно трусит рядом с ним.

— Кто здесь ходит? Этот маршрут популярен?

— Местные. Еще бы не популярен! Прямой путь до Волги. И не заплутаешь — здесь везде на деревьях метки. Гляди, — указывает мне Стас на помеченные синей и красной краской деревья, — не отойдешь от тропы.

— И все равно рюкзак взял?

— Так мало ли че. Мне привычнее.

— Летом, здесь, наверное, виды еще лучше.

— Да. Но зимой свои плюсы, не считаешь?

— Мы в походы ходили только летом, никогда — зимой. Максимум — ранней осенью…

— А в армии не спрашивают, хочешь или нет. Приказали — поехали. Хоть в лес, хоть в болото, хоть к папуасам…Волгу уже видать.

Лес заканчивается обрывистым берегом. Стас останавливается и хватает меня за куртку.

— Притормози, дорогая. Стой здесь, любуйся. Близко к обрыву лучше не подходить.

Белый лед на реке перемежается в середине с серо-синими проталинами, над которыми поднимается белая дымка.

Улыбаюсь и смотрю на Волгу. Жужик не выносит долгого пребывания на одном месте и громко и горестно скулит.

— Будешь носиться в другом месте. Знаю тебя: почуешь свободу, унесешься хрен знает куда, потом лови где угодно! — парирует Стас. Приобнимает меня одной рукой:

— Замерзла?

— Немного, но я бы еще постояла…

— Стой на здоровье! Даже если темнеть будет, придем куда надо, — Стас прижимает меня к себе еще крепче, — теплее?

— Да, спасибо.

Мне уже не до красот зимней Волги, холод сменяется приятным жаром во всем теле. Одновременно сладко и горько: так призрачны, мимолетны и нестабильны сейчас наши отношения. Как лепестки яблонь. Сегодня они — часть цветка, а завтра ветер несет их к земле. Но в этом и вся прелесть. Не зря же японцы несколько дней подряд приходят посидеть в цветущие вишневые сады и смотрят, как распускается и угасает вишневый цвет…

Холодные губы Стаса чуть касаются моей щеки, а когда я поворачиваю лицо к нему, и моих губ.

— Замерзла. Губы ледяные. Согреться не хочешь?

— Как?

— Пробежаться, а? Ты ж у нас великая бегунья! Наблюдал года два за тобой и думал, когда же бегать нормально научишься…

— Я научилась, — возмущаюсь я.

— Научилось она! Даже не знаешь, что сначала разминочку делают. Начинают бежать длинные дистанции не торопясь, а не стартуют, будто от маньяка сваливают.

— Э-э…