Рабы Тьмы

Череп Экаддона затопил вопль и на мгновение ему показалось, что во тьме вокруг трех одаренных Богами воинов он видит кричащие призрачные лица, поглощающие выстрелы многоствольного орудия.

Существа с двумя душами достигли механического исполина и дредноут повернулся, занося поршневой кулак для удара. Очереди болтерного огня Кровавых Ангелов ударили вслепую, пытаясь защитить машину, но было уже слишком поздно - Луперки приземлились на его передней части. Машина изогнулась, пытаясь сбросить их, но когти уже вошли в плиты брони; алая краска вздулась и вскипела, когда они принялись рвать её, заставляя тело гиганта истекать маслом, сыпля вспышками искр.

Экаддон поднялся, сжимая в руке нож, хотя его голова разрывалась наполнявшими её криками и стенанием собственного тела от полученных ран.

Тормагеддон не спеша заскользил мимо, вновь подбираясь к дредноуту. На секунду Каллус ощутил инстинктивный позыв вонзить клинок в горло этого существа и двоедушный повернул голову, чтобы посмотреть на него: под его кожей струился огонь, а чернота наполняла глазницы.

— Малогарст, – рыкнул он. Экаддон обернулся, устремив взгляд на место, где последний раз видел Кривого, и увидел блестящую черную лужу, которая становилась все шире.

Он все еще был жив, цепляясь окровавленными пальцами руки за стену, и Каллус побежал к нему.

Краем глаза он увидел, как Тормагеддон хищно переместился поближе к дредноуту, набирая скорость, и покрытая молниями волна давления потоком пошла перед ним. Машине тем временем удалось сжать кулак вокруг одного из Луперков. Стальные пальцы сомкнулись, разрушая броню, превращая в кашу искаженную плоть, вспыхнувшую неестественным светом.

Экаддон подбежал к Малогарсту, падая на колени. Тот не издавал никаких звуков, и капитан снял его шлем. Лицо Кривого было бледным, а глаза закрыты. Свежая струйка крови стекала по подбородку из уголка его рта.

— Малогарст, старый ублюдок, сейчас не время умирать!

Атональный вопль заполнил собою коридор, Налетчик оглянулся, увидев, что Тормагеддон достиг дредноута. Его руки стали пучками мерцающих лезвий, а воздух вокруг был вихрем красного размазанного света. Два других Луперка спрыгнули с корпуса машины за мгновение до удара.

Железный исполин был иссечен когтями и измят, но всё же ударил кулаком по новому врагу. Двоедушный встретил опасность невидимой волной, врезавшейся в дредноут. Кулак дрогнул, словно бы пробиваясь сквозь скалу.

— Каллус… – шепот дотянулся до Экаддона, и его взгляд снова обратился к Малогарсту, бледные веки которого распахнулись, обнажив наполненные болью глаза. – Подними меня, Каллус… Отведи в тронный зал.

Мгновение капитан не двигался. Возможно, дело было в звуках его имени, столь странно звучавших из уст Кривого, возможно - в усилии и контроле, который он ощущал в этой просьбе, но было что–то еще, что он чувствовал, но чего не понимал.

— Тогда вставай, – прорычал Экаддон, подкладывая руку под плечо Малогарста. Свежая кровь полилась из разорванного обрубка его левой ноги. Оказалось, что в нижней части живота тоже были грубые рваные раны с торчащими осколками керамита и мяса. Смертный был бы уже мертв еще при первых попаданиях - и не было секретом, что Легионес Астартес тоже. Но Кривой все еще булькал кровавой пеной изо рта, и напрягался, чтобы перенести вес на оставшуюся ногу.

«Всё ещё хуже, чем я предполагал», – подумал Каллус.

— Хтония не рождает детей, которые умирают легко, не так ли?
– с окровавленным оскалом прохрипел Малогарст, словно отвечая на его мысли.

— Заткнись и пошевеливайся, – рыкнул капитан Первой. Они медленно приближались к дверям подъемника, оставляя за собой смазанную дорожку крови.

Позади вспыхнул свет, и Экаддон увидел вырывающийся из саркофага дредноута кулак, брызги крови и амниотической жидкости. Поршни конечностей машины сжались с последними импульсами умирающего разума воина внутри и теперь Луперки оказались среди Кровавых Ангелов, сея хаос и смерть.

Тормагеддон стоял на корпусе поверженной машины, уставившись на Кривого.

— Ступай, – зашипел он. – Мы последуем за вами.

— Мне… следовало… – захрипел Малогарст, растягивая от боли слова.

Экаддон затащил его на платформу подъемника и четыре бойца из его отряда забежали следом, не прекращая вести огонь в кровавую свалку, устроенную Луперками в коридоре. Капитан с удовлетворением отметил, что Кобарак был среди выживших.

— Что… Что касается Хтонии… Мне следовало оставить тебя и твоего брата во тьме, – с ухмылкой процедил Малогарст губами, покрытыми кровавой пеной. – Когда ты пытался забрать мой глаз. В водосточных желобах. Я должен был сломать твою хрупкую шею.

— Тогда некому было бы тащить твою проклятую тушу через весь чертов корабль, – прорычал Экаддон, приводя подъемник в движение.

Лайак

— Ныне он - благословенное создание, – сказал Лоргар. – Он един с Владыками Хаоса, сама его сущность переплетена с божественным.

Лайак слушал, задержав дыхание, ощущая, как нити вариантов будущего разворачиваются в его уме.

— Вы хотите узнать его истинное имя, – прошептал Багряный Апостол. – Вы хотите знать имя, с которым связана душа Фулгрима.

— Мой брат - то, что непросветленный назвал бы демоном. Его существо теперь является частью силы самих Богов. Принц Наслаждений сделал его ангелом высшего порядка, и подобное могущество доступно лишь самой малой толике Нерожденных, но с этим вознесением приходят и законы, которым подчинены все создания Истинных Богов.

— Узнать его имя будет не столь уж и легко…

— Мы уже знаем его, – мягко произнес Уризен, и за ним отворились двери в святилище Лайака. Тридцать шесть рабов вошли в комнату, звеня цепями из серебра и холодного железа на лодыжках, запястьях, и шеях. Стигматы покрывали их плоть извилистыми узорами, а сами они смеялись и рыдали в движении.

— Оно здесь, рассеченное на фрагменты, и удерживается в мыслях этих благословенных душ.

— Но иметь в своём разуме истинное имя… Подобная сила опустошит душу любого, кто осмелится произнести его. Если существо, знающее, как был наречен Фулгрим, приблизится к нему, то моментально раскроет себя.

— Вот почему это должен быть ты, сын мой…

Фулгрим вырвался вперед, раскрывая крылья из–за своих плеч. Он всё еще рос, когда он двигался, словно пятно света, не имеющее границ. Позади него Н’кари сползал с помоста, и его лицо являло собою маску восторженной ярости.