Рабы
Шрифт:
— Вешай, вешай! А мне обидно, когда мне говорят об ошибках. Мало я вешал, что ли? А?
Но крестьянин, крутя усы, продолжал:
— И созвездие Весов, твой покровитель, тоже ведь неодинаково ходит. В сентябре оно стоит ровно, а в апреле одна его нога поднимается кверху, а другая опускается вниз.
Крестьяне засмеялись. Еще смеясь, другой крестьянин сказал:
— Пословица-то известна: «Если вор убежал со двора, весовщик сойдет за вора!»
Весовщик прикинулся, что шутку он понимает и ценит, и засмеялся.
Он опять принялся вешать.
Вешал он быстро, так что едва успевали следить за его
Полагавшуюся ему горсть весовщик умел взять с толком. Он по локоть запускал руку в хлопок и, поворочав его, как лопатой вытягивал себе почти полпуда.
— Караул! — крикнул один из крестьян. — Я считал, что привез хлопка больше пяти пудов, а тут целого пуда недовесили!
— Ты-то свой вес на глаз прикинул, а я сперва дома свешал, а потом привез, а тут на два пуда меньше вышло. Куда же он делся? А? — вопросительно произнес другой крестьянин.
Подручный весовщика, услышав их разговор, сказал:
— Чего попусту говорить, — хлопок выветривается и высыпается, ежели меток дыряв. Весы тут пи при чем.
Хозяйский приказчик Наби-Палван решил утешить крестьян:
— А чего вам горевать? А? Вы этот хлопок покупали, что ль? Деньги за него платили, что ль? Ну и меньше выйдет, убытка нет, — что выйдет — все ваше. Добро-то это к вам из земли пришло, из ничего, даром от бога оно, добро это. А вы о нем спор затеваете!
Абдуррахим -бай, спокойный за весы, не приходил сюда. Он сидел в углу застланной ковром площадки около дома. Слева от него лежал пенал с чернильницей, справа — счеты и мешочки с деньгами, с серебряными тенгами и медными пулами. [46]
Он рассчитывался за хлопок, слушая весовщика, кричавшего ему:
— У этого — пять пудов!
— У кривого — семь пудов с половиной!
Платя деньги, Абдуррахим-бай не принимал в расчет дробен, дроби он сбрасывал со счетов. Он говорил:
46
Пул — мелкая медная монета, разнявшаяся четверти тогдашней русской копейки.
— Так легче считать. Круглый счет яснее.
Но дроби он сбрасывал всегда только в свою пользу.
При расчете он удерживал также стоимость семян и зерна, взятых крестьянином весной, но тут же он отсчитывал и проценты на те деньги, которые стоили семена и зерно, считая эти проценты с весны. Счет велся хотя и в округленных числах, но столь искусно, что никому, кроме хозяина, разобраться в нем не хватало ума. Ума хватало лишь на то, чтобы понять, что за год труда крестьянину причиталось столько денег, что и на месяц их не могло хватить.
Время близилось к вечеру. Солнце садилось.
Весь сегодняшний привоз свешали.
Абдуррахим отнес в свою комнату мешочки с деньгами и запер их в железный сундук, а тетрадь, счеты, пенал — убрал на полку в гостиной.
Обмывшись, он сотворил вечернюю молитву и нафлмолитву — сверх установленной Кораном.
Весовщик, его подручный и приказчик Наби-Палван умылись, почистили халаты и пришли к хозяину в гостиную.
Стемнело. Зажгли свет.
Начался
расчет хозяина с весовщиками.Хозяин пытался платить за их труды, считая по два с поло виной пуда в день на каждого, как если б от каждого из них хо зяин принял по два с половиной пуда хлопка.
Весовщик не согласился:
— Нынче я свешал двести пятьдесят пудов. Самое меньшее я урвал двадцать пудов. Самое меньшее, хозяин!
— Это я знаю! — рассердился Абдуррахим. — Чего ты хочешь?
— Надо по совести поступать.
— А ты думаешь, что эти двадцать пудов уже у меня в кармане и звенят серебром? Пока это серебро зазвенит, мне придется дать деньги возчику, караванщику, погонщику, на жмых верблюдам, его высочеству пошлину, а уж потом везти его в Оренбург или в Троицк, платить дань белому царю, и там только получу деньги. Но они еще не будут моими, я еще должен провезти их благополучно назад, не попасть в руки разбойников ни на пути туда, ни на обратном пути. И если, пройдя через все это, я наконец доберусь домой, то сяду в этой комнате и сосчитаю, что у меня осталось. Погляжу и увижу — почти ничего! Вот я и предлагаю тебе чистыми, серебряными, звонкими деньгами, считая, что нынче получил от тебя пять пудов. За пять пудов получай и молчи.
И Артык взял.
Двум другим он засчитал два пуда с половиной на обоих.
Так всего им было заплачено за семь с половиной пудов. Все четверо остались довольны друг другом.
Кончив расчеты, Абдуррахим-бай постучал в дверь, и тотчас с женского двора две служанки подали скатерть с лепешками, чай и два блюда жирного плова. Споры забылись. Забыли о хлопке. За веселым и дружелюбным разговором плов был съеден, и весовщики собрались уходить.
— Завтра работа будет? — спросил весовщик.
— Нет. Завтра отдыхайте. Завтра я сам буду вешать. Перевешаю сегодняшнюю покупку и раздам трепальщикам. А как наберется новый хлопок, буду посылать за вами, вы тогда мне поможете.
Но приказчику он шепнул:
— Наби-Палван, завтра ты приди Да пораньше. Поможешь мне.
— С радостью! — ответил приказчик.
Погасив в своей комнате свет, Абдуррахим вышел вслед за ними, почесывая живот, вглядываясь в темноту. За воротами он увидел какие-то тени.
— Кто там? — крикнул он.
— Рабы! — ответил за них Наби-Палван.
— А… — удивился бай, — Ашур!
— Я, хозяин.
— Почему вы так рано вернулись с работы?
— Рано? Но ведь уже и друг друга не видно. Как же можно работать в темноте в поле?
— Ладно. Не рассуждай. Идите в трепальную, садитесь за гребни! — рассердился хозяин.
— Покормили б сперва! Мы ведь прямо с работы.
— Еще еда но готова. А пока ее готовят, вы успеете немного хлопка очистить. Будет польза. А от безделья какой толк?
— Рабы, батраки твои хоть с голоду подыхай, лишь бы тебе была польза! — проворчал Ашур, но хозяин его не слышал.
Ашур вошел в трепальную, рядом с хлевом. Абдуррахим пошел следом за ним.
Ашур нащупал на полке светильник, вынес и сказал:
— Дайте спички, зажечь свет.
— Спички? Все время спички! — возмутился хозяин. — Ступай к входу, передай во внутренний двор, там тебе зажгут от очага.
Ашур пошел, ворча:
— Для нашего хозяина каждая спичка — кусок золота. Остановившись в проходе возле женской половины, он позвал: