Рабы

Нийаз-бай громко закричал:

— Пусть он будет караван-баши, пусть имеет титул, нам какое дело? Мы требуем своего.

Карим-бай, услышав эти слова, понял, что спорят о нем, и он громко крикнул:

— Что там, Акрам-бай?

— Пустяки. Сами тут разберемся.

— Вы обо мне, что ль? Идите сюда! Что у вас за дело? Акрам-бай с чиновником подошли и рассказали все это. Карим-бай принял надменный вид и ответил чиновнику:

— Они не меня, а высокое достоинство двора оскорбили. Какие-то торгаши вздумали тащить меня к судье! Меня, удостоенного придворного звания эшик-агабаши двора его величества эмира священной Бухары. В моей грамоте написано: «Духовенство и судьи обязаны уважать его». Его — значит меня. А вы что вздумали?

Замолчав и подумав, он развязал кошелек, достал пять тенег и дал чиновнику:

— Возьмите за услуги!

И когда тот взял, сказал ему:

— Уберите от меня этих наглецов. Если они еще раз раскроют рот, я сам за них примусь. За оскорбление придворного звания их строго накажут.

Акрам-бай с чиновником вытолкали со двора Нийаза-бая и Сафара-бая, но самочувствие Карима-бая окончательно испортилось.

В лицо его волнами ударили гнев, печаль, ярость, сменяя друг друга.

Он молча сидел под навесом.

Шутки Акрама-бая больше не развлекали его.

В воротах показался худощавый, высокий человек с редкой бородкой, седеющий, но еще не старый. Когда Акрам-бай его увидел, сказал:

— Караван-баши из Шафрикана приехал. Его зовут Абдуррахим-бай. Этот человек никогда не возвращается с базара с пустыми руками.

Карим-бай краем глаза взглянул на прибывшего.

— Хорошо.

Абдуррахим-бай долго ходил по ряду рабов и рабынь, внимательно осматривая их.

Он потолкался среди покупателей, узнал слухи об этих рабах, понял не только настроение базара, но и положение Карима-бая.

Он не приценился ни к кому из рабов и рабынь. Обратил внимание лишь на одного семилетнего мальчика.

Маклер Карима-бая, следовавший по пятам за этим неожиданным покупателем, усердно расхваливал каждого раба, каждую рабыню, но не видел в глазах Абдуррахима-бая ни к кому никакого интереса.

Наконец он заметил, что Абдуррахима-бая интересует мальчик. Маклер принялся расхваливать мальчика:

— Ака-бай, [51] купите этого мальчика.

— Нет! — отвечал Абдуррахим-бай. — Не куплю. Что-то сердце не лежит.

— Купите, бай, не скупитесь. Деньги небольшие. Если разонравится, убыток невелик — тридцать, сорок золотых. Не больше. А если счастье улыбнется и мальчик вам понравится, вы дадите ему воспитание и на всю жизнь у вас будет полезный человек. Взгляните в его глаза, — они играют, как глаза оленя, сразу видно, насколько он смышлен.

51

Ака — старший брат; почтительное обращение к старшему.

Увидев, как Абдуррахим-бай взглянул в глаза ребенку, маклер оживился:

— Встань-ка, милый, принеси воды в этом кувшине. Мальчик взял кувшин и пошел к кухне.

Маклер сказал Абдуррахиму-баю:

— Посмотрите на его походку: как райский павлин. О его красоте и изяществе я и не говорю. Но подумайте, что, когда ему будет лет пятнадцать и в ваш тумень приедет на прогулку эмир, вы подарите его высочеству этого мальчика и удостоитесь большей чести, чем удостоился наш хивинский хозяин.

От этих слов Абдуррахим-бай взволновался. Украдкой взглянул он на Карима-бая, в чалме которого еще торчал, как банчук на мазаре, милостивый ярлык эмира.

Маклер не умолкал:

— Этого мальчика зовут Некадам. [52] Это имя означает «добрая поступь». Отцы наши говаривали: «Имя дается на небесах!» Добрая поступь мальчика оправдывает его имя. Слава и благо вместе с шагами этого мальчика войдут в ваш дом.

Абдуррахим-бай ничего не мог возразить.

52

Некадам — вернее, «неккадам», что значит «добрая поступь», стало новым именем, данным работорговцами Рахимдаду.

Доводы маклера все более обезоруживали покупателя. Абдуррахим-бай был вынужден сослаться на шариат.

— Хороший мальчик. Но шариат не разрешает покупать суннита и делать его рабом. Купив его, я согрешу. Я не хочу этого.

Но маклер не растерялся:

— А вы поговорите с ним сами, чтобы убедиться, что он не суннит. У него грубый кызылбашский [53] язык. Вот послушайте.

И маклер принялся расспрашивать Некадама, откуда он, и постепенно дошел до вопросов веры.

53

Кызылбаш — дословно «красноголовый», так называли шиитов, то есть иранцев. Первоначально кызылбашами назывались Сефевиды (иранская династия XVI в.), носившие красные головные уборы, а позже прозвище это распространилось на всех иранцев.

На каждый вопрос мальчик отвечал по-кызылбашски. И если сомневался в каком-нибудь слове, говорил медленно, осторожно.

— Ну, вот, видите сами! — сказал маклер Абдуррахиму-баю. — Как может он быть суннитом? Если вы и теперь скажете «не куплю», станет ясно, что приехали сюда не покупать, а потолкаться и что нет у вас возможности купить и прокормить раба.

Маклер заметил, что эти слова укололи самолюбие Абдуррахима-бая. Он взял его за руку и повел к Кариму-баю.

— Этот человек хочет купить Некадама. Сколько с него получить?

Карим-бай отнесся к Абдуррахиму-баю, как к давнему знакомому, он посмотрел на покупателя теплым взглядом и улыбнулся:

— Этот человек богат и опытен. Он сам знает цену всякому товару. Как он скажет, так и сделаем. Из-за мальчишки-раба нам спорить не стоит.

— Ну, в таком случае я разниму вас! — воскликнул маклер и соединил руки хозяина и покупателя. — Хотя этот мальчик стоит сто золотых, хозяин уступит его за шестьдесят. А?

Абдуррахим-бай вздрогнул от этой цены и вырвал свою руку из руки маклера.

— Нет, не выйдет! Карим-бай мягко возразил:

— Если уважаемый брат и не даст денег, не беда. Но если даст, то уж по стоимости товара.

И, обернувшись к маклеру, сказал:

— Ты же видел: утром я не отдал его и за семьдесят золотых.

Маклер настаивал, снова взял руку Абдуррахима-бая.

— Ну, ладно. В таком случае пусть будет пятьдесят золотых!

— Нет! — отдернул руку Абдуррахим-бай, но маклер держал ее крепко.

— Ну, говорите вашу цену!