Рабыни рампы
Шрифт:
– Не хочешь ли выпить "каппуччино"? Ты никуда не спешишь?
Ей никогда прежде не приходилось пить этот напиток.
– Мне бы очень хотелось…
Он широко улыбнулся. Это была мягкая, приятная улыбка.
– Я надеялся, что ты согласишься. Отлично!
– он открыл перед ней дверь, и она проскользнула мимо, сожалея о том, что у нее не хватает мужества, чтобы прикоснуться к нему.
– Меня, между прочим, зовут Гарри Таунсенд, - весело сказал он.
– Какое приятное имя, - тихо сказала Карен, прижимая к груди книги.
– Уверен, что и твое не хуже.
Карен в упор посмотрела на него: "Никак
– Ах, да! Меня, оказывается, зовут Карен Блум. Наконец-то! Доктор, я теперь вполне здорова!"
Он рассмеялся. У него явно не ублюдочный смех.
– Я так рад этому, Карен.
Он вежливо брал ее под руку, когда они проходили мимо экзотически выглядевших выходцев из других стран в Вашингтонском парке. Истинный джентльмен с юга страны.
В кафе он стоял до тех пор, пока не села она. Они заказали два "каппуччино", которые им подали в прекрасных стаканах с металлическими филигранными держателями. Напитки были покрыты отдающей корицей пеной из сбитых сливок, а кофе под ней был крепкий и горький. Карен очень понравился "каппуччино".
– Вероятно, до наступления второго семестра придется немало попотеть, - сказал Гарри.
– Да, к тому времени мы уже все будем хорошо знать друг друга, - Карен старательно слизывала пенку с ложки.
– Я чувствую себя новичком в городском квартале.
– Мне знакомо это чувство, - посочувствовал он ей.
– Мой отец был армейским офицером, и мне приходилось выступать в этой роли по три раза в год. Он вообще-то не хотел, чтобы я стал актером. Вот почему я старше многих студентов. Пришлось потратить время, чтобы поднакопить деньжат, - не оставаться же всю жизнь в городе Хиксоне, штат Техас.
– Ты, я вижу, решительный парень.
– Само собой, - улыбнулся он.
– Если тяжкий труд в этой стране чего-нибудь стоит, то Гарри Таунсенд получит все, что захочет.
– Он сделал знак официанту, чтобы тот принес еще две порции.
– Я мог поехать учиться в любое учебное заведение, но я хотел учиться здесь, в Нью-Йоркском университете. Знаешь почему?
– Потому, что это хорошее учебное заведение?
– Нет, - Гарри энергично замотал головой.
– Тебе известно, сколько знаменитых режиссеров кино и телевидения вышло из этого университета? Может, я сделаю студенческий фильм с одним из них, а потом, когда он возьмется за что-нибудь стоящее, я буду рядом с ним.
При этих словах Карен вспомнила об этих самовлюбленных юношах, которых она видела вокруг сегодня утром.
– Я не стала бы уповать на это, Гарри.
– А я не уповаю, но всегда нужно на что-то надеяться, - он улыбнулся, глядя ей прямо в глаза.
– Я пробовался на одну роль в его фильме. Он до сих пор ищет кандидата на женскую роль. Можешь прочесть что-нибудь ему. Вот… - он что-то нацарапал на бумажной салфетке.
– Позвони ему и скажи, что хочешь, чтобы он тебя послушал.
– Спасибо, но я еще чувствую себя не готовой к прослушиванию.
Он все еще протягивал ей салфетку, поэтому она машинально взяла ее и положила в кошелек.
– Для чего ты все это делаешь, хотелось бы знать?
Казалось, ее слова оскорбили его.
– Потому, что я очень хороший парень.
Он наклонился к ней поближе.
– А у тебя
прекрасные глаза. Готов побиться об заклад, эти глазки тебя постоянно предают.Быстро подняв на него глаза, она столь же торопливо их опустила, сосредоточившись на "каппуччино".
– Думаю, ты прав.
– В тебе, Карен, есть что-то особенное, - тихо заметил он.
– Внешне это мягкость, невинность и робость…
Она снова поглядела на него, и глаза ее блеснули, как два прожектора.
– Но внутри - крепкая сталь.
Его слова явно ее озадачили.
– Что-то я тебя не понимаю.
– Я тоже, - рассмеялся Гарри.
– Может, еще по "каппуччино"?
– Да перестань, - резко бросила Лейк.
– Ну что ты теряешь?
Карен бросила на нее гневный взгляд, казалось, она обижена ее репликой.
– Как ты посмела? Как ты посмела прервать "Пороховой дым"? Людей депортируют отсюда и за менее безобидные проступки!
– Ты не посмеешь этого сделать, - с привычной грациозностью Лейк подбежала к телевизору и нажала кнопку.
– Послушай, ты избегаешь этого слишком долго. Ты позвонила этому парню, который работает над студенческим фильмом?
– Н-е-ет…
– Была ли ты хоть на одном прослушивании после приезда в Нью-Йорк?
– Н-е-е-ет… Но у меня нет текста, и мне так и не удалось найти приличную песню для исполнения, к тому же я еще только учусь…
– Извини, девочка, но так дело не пойдет, - Лейк надула губы, словно строгая учительница.
– На многих прослушиваниях читают с листа, ты можешь там петь что угодно, лишь бы знала наизусть слова, а если забыла, то придумывай по ходу сама. Я далеко не диво, но это не останавливает меня, и я иду на прослушивания и делаю из себя там идиотку. А что касается твоей учебы, - она выхватила из рук Карен журнал "Т/Гайд", который Карен не читала, а только делала вид, и бросила его на кофейный столик, - то театр - это такой бизнес, куда приходят очень рано. Нормальные люди начинают сценическую деятельность еще с пеленок.
Карен внимательно слушала ее.
– Ты хочешь сказать, что Маршал Диллон до сих пор мочится в штаны?…Фу… - она печально покачала головой.
– Если только мисс Китти узнает об этом…
– С тобой невозможно разговаривать, - включив телевизор, Лейк отправилась на кухню.
– Забудь об этом разговоре. Ты отвечаешь за себя сама. Продолжай прятаться в стенах Нью-Йоркского университета. Там создают кучу ролей для шестидесятилетних выпускниц.
– Лейк?
– обернувшись, она увидела, что осталась наедине с телевизором. Вдруг бесконечный треп начал ее раздражать. Она уменьшила громкость и стала смотреть, как на экране бесшумно передвигается Джим Арнесс.
– Послушай, Лейк, я боюсь, - тихо, примирительным тоном сказала она.
– В таком случае вступи в клуб.
Она увидела в руках Лейк большой пакет молока и пачку печенья "Саншайн Хайдрокс". Она бросила и то и другое на стол.
– Нам нужны стаканы?
– спросила она с сомнением в голосе.
– Но ведь их придется после этого мыть?
– Совершенно верно.
Лейк разорвала целлофановую обертку и передала Карен несколько печений.
– Послушай, все испытывают страх, дрожь в ногах перед первым прослушиванием. Вот почему его нужно преодолеть как можно быстрее. Ты не поверишь, какой трусихой оказалась я сама!