Ради безопасности страны

Надо бы сделать зарядку, но Михаил глянул на гантели с отвращением — лежат себе чугунными чушками, будто ничего и не случилось. Надо бы принять душ, но прикосновение воды даже к руке вызывало озноб. Надо бы... Он только поводил электробритвой по тощим щекам, умылся и подровнял усики, которые разрослись и на худом лице стали топорщиться театрально, по-злодейски.

Михаил вошел в кухню и осмотрел ее с какой-то дикой надеждой. А вдруг... Но кофе не пахло, плита не горела, и стол пусто блестел полированной лысиной. Из крана капала вода — тихо и обездоленно. Надо бы все это расшевелить и позавтракать.. Но вода из крана капала обездоленно...

Он надел куртку и вышел из квартиры. Сегодня у него библиотечный день, но Михаил знал, что в читалку он не пойдет. А так и будет брести по желтым листьям, без шапки, в легкой куртке, двадцатидевятилетним мальчишкой.

Осень была странной. Солнца не видели уже месяц. Низкие тонкослойные облака затянули небо ровно и вроде бы навсегда. Но не дули ветра, не шумели ливни, не выпадали холода... Так, поморосит коротко и смущенно. Поэтому листья держались долго и опадали равномерно — может быть, по десятку в день.

Михаил пересек сквер и побрел улицей...

Раздражение нарастало исподволь, но упорно — так в ночной палатке долго крадется к лицу нервотянущий вой комара. И знаешь, что докрадется, и ждешь... Сейчас он тоже знал, что раздражение дойдет до разума и заставит его взвешивать, решать, анализировать. А он, разум, не хотел. Ибо, ибо... Ибо разум дан человеку для мышления, а не для рефлексий. Этот вопрос Михаилом решен еще в школе — не иметь дела с тем, что не поддается формулам или логике. И не имел. Да вот женился, сразу попав в зыбкую субстанцию неопределенности и непознаваемости. Впрочем, из нее он выплыл, как говорится, сухим. Тогда зачем эта ненужная взвинченность, хотевшая растрепать его надежную логику? Размяк, как асфальт в жару...

Он помедлил у «Старой книги», раздумывая. Все-таки зашел.

Днем народу тут бывало немного. Сухое тепло приятно коснулось лица и как-то прошелестело в волосах незаметным ветерком. Почти библиотечная тишина сразу отстранила от города с его шумными заботами. И Михаилу захотелось все-таки пойти сегодня в библиотеку.

Он миновал отделы технической книги, социально-экономической, строительной и стал у полупустых полок художественной.

— Детективов, случайно, нет? — спросил он у молоденькой продавщицы.

— Вы вчера спрашивали...

— Могли за ночь подвезти, — улыбнулся Михаил одними усами.

— Дефицит. — Она пожала плечиками, которые все объяснили.

— В этом магазине детективы походят на космических пришельцев: все о них говорят, но никто не видел, — сказал кто-то сзади.

Михаил обернулся. И прежде, чем рассмотрел говорившего, заметил его улыбку — казалось, что губы крупного рта сейчас не выдержат и расхохочутся на весь магазин.

— Я полгода заглядываю сюда и еще не купил ни одного, — сказал мужчина.

— Нужно заглядывать не сюда, — посоветовал Михаил.

— А куда?

— На книжную толкучку.

— О, она меняет свои места и неуловима, как шпион.

Группа девочек-старшеклассниц вклинилась меж ними, разведя на разные концы прилавка. Девочки искали стихи. Михаил побрел по магазину, не торопясь выйти на осенний воздух. И увидел, что мужчина, у которого запоминаемая улыбка, тоже не спешит. Михаил догнал его:

— Вы собираете детективы?

— Разумеется, — ответил мужчина удивленно, словно их собирал каждый человек планеты.

— А какие?

— Хорошие. Но главным образом английские и американские.

— Их не так уж много издается.

— Я читаю в подлиннике.

— Знаете английский?

— Научиться читать несложно...

Они вместе вышли из магазина. Теперь, хоть и при осеннем, но все-таки дневном свете, Михаил разглядел мужчину.

Он оказался моложе, чем глянулся сперва, — лет тридцать пять. Высокий, на полголовы выше его. Лицо выглядело бы простоватым, не будь на нем серых приятных и внимательных глаз. И улыбки, готовой взорваться хохотом.

Они медленно шли по улице, перекидываясь необязательными словами в этой случайной встрече.

— Не понимаю, почему не увеличат тиражи детективов? — спросил Михаил риторически, чтобы затеять разговор.

— А какой смысл? Плохих писателей издавать ни к чему, а хорошие детективов не пишут.

— Почему же хорошие не пишут?

— Считают низким жанром.

— Это же неверно!

— Разумеется, но уж такова наша традиция.

Они разговаривали лишь о детективе, но Михаилу казалось, что этот человек знает много и обо всем. Его словам придавался какой-то второй смысл, который недосказанно стоял за ними, как утреннее солнце за чертой горизонта.

— Вы филолог? — спросил Михаил.

— Нет, просто я сам пытался сочинять детективы.

— И как?

— Редакторы их возвращали с ехидными улыбками.

— Почему же?

— Они подходили к ним, как к «Войне и миру». А детективная повесть — это описание розыска, и только розыска.

— Ну а характеры... и другое? — вспомнил Михаил школьные уроки литературы.

— Есть условность жанра. Почему никого не смущают поэты, придумавшие писать рифмой и столбиком?

Он стал, оглядел улицу долгим шарящим взглядом и повернулся к Михаилу:

— Вы завтракали?

— Нет.

— Давайте, а?

Они зашли в кафе, где люди не раздевались и ели, стоя за высокими пластиковыми столами, сделанными под мрамор. Завтрак брал в буфете новый знакомый: по две чашки кофе, по бутерброду с черной икрой и по эклеру. Михаил полез в карман за деньгами, но мужчина сделал легкий мах рукой:

— Э, оставьте... Вы же читаете детективы. За границей так: кто пригласил, тот и платит.

Он снял с плеча сумку, повесил на подстольный крюк, расстегнул легкое пальто, сделал глоток кофе и весело глянул на Михаила:

— Почему на лице столько грусти?

Неприятное удивление задело мимолетно, но все-таки задело. Не потому, что об этом спросил посторонний человек; не потому, что так легко проник в его душу... Оказалось, его лицо как телевизионный экран — включай и смотри. Впрочем, включил он его сам. И Михаил сказал то, что вроде бы не собирался говорить:

— От меня жена ушла...

— Любимая?

— Как сказать... Привычная.

— Тогда не так страшно.

— Пять лет прожили, привык.