Ради безопасности страны

— Андрей Багров.

— Михаил Линевский.

Они выпили коньяк и взялись за кофе.

— О, Андрей. Как Болконский. Кто вы есть, Андрей?

— Социолог, кандидат наук.

— О, ученый! А какая узкая спе-ци-а-лизация?

— Моя диссертация называлась «Коммуникации в управлении производством».

— О, менеджер. А вы, Михайло?

Андрей улыбнулся. Жози заметила эту улыбку и вопросительно посмотрела на обоих.

— Я не Михайло, а Михаил.

— Разве они не равные?

— Михайло — это старомодно, по-деревенски. Зовите меня Мишей.

— О! — удивилась она. — Миша есть зверь на четырех лапках...

Теперь Андрей расхохотался. Михаил отпил кофе и подумал: как же она преподает русский язык? Или для французов сойдет?

— Медведя зовут Мишей ласкательно, — невнятно объяснил он.

— А кто вы есть?

— Математик.

— О, числа-числа?

— Представьте, нет, — улыбнулся Михаил, ободренный знакомым предметом разговора.

— Математика без чисел? — удивилась она.

— Я занимаюсь топологией, а ее числа не интересуют.

Жози удивилась еще больше и, обведя их своими томными глазами, вскинула руки и щелкнула пальцами:

— Мужчины во Франции с дамой о математике не говорят. Нет-нет. Они угощают ее вином.

Андрей схватился за бутылку. Они выпили еще. Жози подошла к шкафу-стенке, чем-то там щелкнула, и тихая музыка полилась неизвестно откуда. Как в ее «седане». Только теперь был Моцарт. Михаил еще раз оглядел большую комнату и остановился на окне...

Там, за стеклами, тихо тек белый туман: там влажная осень присосалась к городу. Где-то там, за стеклом, были ушедшая жена, незащищенная диссертация, шеф, похожий на мудрого гнома... Надо же, тонкое стекло, а сумело разделить мир. Он сидел в теплой и необычной квартире, среди золотой мебели, с интересным другом, с красивой иностранкой; он пил кофе, дорогой коньяк и слушал чудесную музыку...

— Жози, нравится вам у нас? — спросил Андрей.

— О, я мало видела. Мне надо иметь много упражнений разговорной речи. Пригласите меня. Я пристаю, да?

— Куда вас пригласить?

— К вам, Андрей, в квартиру. Я хочу видеть быт.

— У меня коммуналка, — угрюмо бросил Андрей.

— Что такое коммуналка?

— Квартира, где живут несколько семей.

— О! Тогда пригласите на виллу.

— У меня нет виллы.

— А яхта?

Андрей лишь усмехнулся.

— Ми-ша, у вас есть вилла и яхта?

— Нет, но квартира у меня отдельная.

— О, я поняла, — обрадовалась Жози и погрозила им пальчиком: — Вы не есть деловые люди.

Они переглянулись: откуда свалилась эта женщина? С Луны? Ах, из Парижа. Впрочем, это одно и то же.

— У нас, во Франции, кто не имеет авто или виллы, тот продает что-либо.

— Что продает? — не понял Андрей.

— Свою рабочую силу, талант, мысль... Так, а?

— Даже мысль? — усомнился Михаил.

— Да, естественно. Хорошая идея стоит много-много денег. Я принесу еще кофе...

Она легко ринулась на кухню. Андрей показал взглядом на дверь: мол, пора. Но Михаилу не хотелось уходить, поэтому, приняв из ее рук новую чашечку кофе, он пил его долго, смакуя.

— Спасибо, Жози. Мы вам надоели, — засуетился Андрей.

— Я приглашаю вас в гости, — решительно сказал Михаил.

— Когда? — Жози вскинула бровки радостно.

— В субботу.

— О, благодарю, — пропела она, хватая со столика записную книжку. — Вот мой телефон. Звоните, если не боитесь иметь связь с иностранкой.

И расхохоталась, закинув волосы за спину и обводя гостей долгим и томным взглядом. Михаил увидел, что при смехе ее грудь дрожит как-то независимо от тела — крупно и нежно. Его почему-то охватила беспричинная радость, которая падает на человека, когда ему приоткрывается удивительное будущее.

— О, выпьем... как это... на по-со-шок?

Михаила затрясла сладостная и тревожная лихорадка. Шеф, диссертация, жена — все они продолжали для него существовать, но где-то далеко, как бы за толстенной стеной. Он даже в институт старался ходить реже, прикрываясь библиотекой, работой дома, респираторным заболеванием...

Сперва Михаил пошел в сберкассу и снял остаток родительских денег. Потом купил широкий грибовидный торшер и начал долгую перестановку в большой комнате. Тахту он выдвинул на середину, перегородив комнату на две. Ковер, мещански висевший на стене, положил на тахту и пустил его дальше по низу, почти до самого порога. Рядом поставил новый торшер, красный абажур которого приятно гармонировал с бордовыми узорами ковра. Сюда же, под торшер, вкатил, примеривая, столик на колесиках. Книжный шкаф сдвинул к окну, к свету, отчего корешки книг благородно засветились золотом. Старинное кресло-качалку отца поставил в угол, в свободное одиночество, и оно сразу сделалось загадочным, будто в нем только что сидел, например, Шерлок Холмс с трубкой. С антресолей достал завернутую в какие-то тряпки бабкину икону — скорбящую богородицу — и повесил над креслом. И с сожалением глянул на проигрыватель «Беларусь», неплохой, но давно уже немодный.

Он сходил к соседу, моряку загранплавания, и выпросил на один день вертушку «Дюал». У своей «Беларуси» Михаил отвинтил ножки и засунул ее в стенной шкаф, поставив там на попа.

Теперь комната смотрелась. Правда, обои выгорели, но переклеить их он не успеет. Левая стена пустовата, пейзажик бы туда подлинный в золотой раме... В шкафу мало книг солидных — взять бы у Димки Трубцова напрокат собрание сочинений Гегеля или Канта. И не хватает чего-то легкого, может быть, игривого; скорее, иностранного...

Михаил вспомнил про тощего парня, с которым его кто-то и где-то познакомил. То ли Жак, то ли Жан. Парень болтался у гостиниц с иностранцами и промышлял заграничными вещичками. В старой записной книжке Михаил нашел номер телефона и полустертое имя — Жорка Дрын. Оставалось позвонить...

Жорка Дрын объяснил, что он не Жорка Дрын, а Георгий Иванович; по телефону в суть просьбы вникать не стал, но приехать для переговоров согласился...

Через час в дверь позвонили. Высокий и солидный парень, почти забытый Михаиловой памятью, окинул квартиру медленным взглядом и коротко представился?

— Георгий Иванович.

Михаил провел его на кухню, посадил на стул и выложил свою просьбу осторожно, — уж очень сильно переменился Жорка Дрын. Поправился, одет просто и добротно, трезв, серьезен, на плече висит огромная модная сумка, как у настоящего коробейника.

— Могу предложить, что есть в наличии, — сказал Георгий Иванович хорошо рокочущим голосом.

Михаил кивнул энергично.

— Портфель «атташе-кейс» белого цвета...

Михаил кивнул.

— Пять пачек «Кэмел»...