Радость моя, громкоголосая

Я не спеша шёл по улице, желая пообедать в обществе жены, когда меня обогнал и, с пронзительным визгом тормозов, у моего дома остановился чёрный джип вожака Стаи. Впереди него я вдруг обнаружил замершую “Скорую”. Я ускорил шаги и оказался у джипа в момент, когда из него выскочил хмурый Айк, а следом появилась озабоченная Софья.

— Что случилось? — я встревожился и заторопился к калитке.

— Отстань, Олег, не до тебя! — отмахнулся Айк, и вдруг резко остановился, вытаращил глаза. Софья тоже удивлённо взирала на меня.

— Ты здесь?? А кто у тебя дома умирает?

— Что-о?? — я рванулся поскорее их обойти, страшась того, что увижу, но Айк остановил меня:

— стой, стой! Мне позвонили, сказали, что ты умираешь, вроде как с сердцем плохо, а ты вот он, жив-здоров!

— Аллочка!! — я опять рванулся к дому, но на крыльцо вышла моя Радость, а следом выполз Карен и обессиленно рухнул на ступеньку. Мрачно посмотрев на меня и подошедших Гранецких, он сердито сказал:

— а мне сообщили, что ты умер. А ты живой, оказывается. А вот я точно чуть не умер от разрыва сердца! Ты, если надумаешь умереть, подготовь меня заранее, что ли.

Ничего не понимая, а перевёл недоумевающий взгляд на Аллочку, и она пояснила: — там Прохор пришёл и упал у нас на дорожке. Я его в дом затащила и в “Скорую” позвонила, чтобы приехали. А они почему-то подумали, что это тебе плохо стало.

— Ага, — огрызнулся злой Карен, — при этом твоя дорогая супруга, Олег, оперировала местоимением “он” и сообщила, что “ему плохо, он умирает”! Как ты думаешь, о ком мы все подумали?

У моей хорошей задрожали губы, а голубые глазищи налились слезами. Я обнял её и прижал к себе, а Карену скорчил угрожающую рожу. Тот тяжко вздохнул и поднялся на ноги:

— ладно, поехал я к себе, валерьяночку пить.

Айк насмешливо фыркнул, а Софья улыбнулась и обняла мою Радость за плечи: — ну, чудо ты, Алка! Напугала нас всех до полусмерти! Да не расстраивайся ты так! Мало ли что бывает! Пойдём, посмотрим, может, там врачам помощь нужна. — Они вошли в дом, где врач и фельдшер, уложив Прохора на диван, вкололи ему какие-то лекарства и снимали кардиограмму.

Айк, хлопнув меня по спине, вернулся к машине и быстро уехал, а я всё не мог прийти в себя. Что случилось со стариком? И как, как он смог в таком состоянии пройти более двадцати километров по тайге?? Я покачал головой. Вот же железный старик!

Вышедший на крыльцо фельдшер увёл меня в дом. Втроём мы уложили Прохора на носилки и погрузили в “Скорую.”

— У дедушки обширный инсульт. Боюсь, он у нас надолго задержится. — Врач озабоченно посмотрел на меня и полез в кабину. Я его удержал:

— скажите ему, когда он придёт в сознание, что я вечером к нему приду.

Врач кивнул, захлопнул дверцу, и “Скорая” уехала.

***

Три дня Прохор был без сознания, и врачи неопределённо пожимали плечами. В реанимацию меня не пустили, так что я сидел в коридоре и грустно размышлял о нелёгкой его судьбе. Но могучий организм таёжного лесоруба боролся за жизнь и… победил! Старик пришёл в сознание и пожелал видеть меня.

Я, осторожно ступая, вошёл в палату и присел на ближайший стул. Больной криво усмехнулся: — ты чего забоялся-то, волчара? Живой я, как видишь, и ума не лишился.

Я серьёзно посмотрел ему в глаза: — ну, допрыгался? Дохорохорился? Как ты только дошёл, а? Аллочка велела тебе передать: в тайгу ты больше не вернёшься, понял?

— Да понял я, понял. — Прохор тяжело вздохнул, — а делать-то что я буду у вас, а? Не привык я без дела сидеть, да в стенку глядеть!

— А ты в телевизор гляди, а не на пустую стенку, — усмехнулся я. — Найдёшь себе занятие, не беспокойся. Но в лес ты больше не пойдёшь, это я тебе твёрдо обещаю.

Долго засиживаться у постели больного мне не позволили, и я вернулся домой. По пути заскочил к Айку, рассказал ему о разговоре с Прохором. Он задумался:

— действительно, не тот он человек, чтобы без дела сидеть. Надо подумать, чем мы его займём, а то опять в тайгу сбежит.

Прохор боролся и победил. Мы забрали его из больницы и привезли к себе домой. Мне было тяжело видеть, как этот мощный, самоуверенный старик неловко топчется у порога, не решаясь ступить на ковёр в гостиной. Осторожно, с опаской садится в глубокое мягкое кресло и с любопытством рассматривает Тёмку, который, слегка хвастаясь, обернулся неуклюжим крупным волчонком с густой белой шёрсткой и толстыми заплетающимися лапами. Украдкой наблюдая за ними, я увидел, как Прохор, сидя в кресле, слегка наклонился и погладил нашего младшенького по спинке. Шалун, улыбаясь во всю пасть, подпрыгнул и лизнул старика прямо в губы. Размякший Прохор засмеялся. Вытирая липкую слюнку, он, не церемонясь, подхватил щенка под толстенькое брюшко и поднял к себе на колени. Что и требовалось малолетнему хулигану! Топоча лапами по коленям, он принялся вертеться, обнюхивать Прохора и совать нос в карманы старого ветхого пиджака, в который тот был одет.

***

Таёжному отшельнику пришлось смириться со своей участью. Он остался жить у нас. Аллочка выделила ему большую светлую комнату, уговорив Пола переехать к Тёмке. Наш старший, умница, всё понял и не возражал, а мы пообещали, что обязательно что-нибудь придумаем. Думать пришлось так и так, потому что мы знали: старому человеку, перенёсшему инсульт, привыкшему к тишине глухой тайги приходится несладко среди громких разговоров, смеха, беготни и возни ребятишек. Моя громкоголосая Радость старалась сдерживаться, но порой забывалась, и тогда её призыв: “Олежек, иди сюда!” слышали все соседи в ближайших домах.

К нашему тайному удивлению, дети полюбили его и он отвечал им взаимностью, хотя всё время ворчал на них.

По вечерам они чинно рассаживались на полу его комнаты и, раскрыв рты, с горящими глазёнками слушали рассказы Прохора про повадки лис, кабанов, медведей и росомах. Даже Пол частенько заглядывал к старику после ужина. Но настоящим любимцем был, конечно, Тёмка. У меня даже появилось какое-то ревнивое чувство, когда я увидел, как наш щенок вскарабкался на колени к Прохору, а тот обнял его и ласково прижал к себе.

Но однажды позвонил Айк и велел явиться нам с Аллочкой на Совет Стаи. Удивлённые, мы отправились, как только наступило время. Оказалось, что на Совете принято решение: перевезти избушку Прохора в Междуреченск. Я покачал головой, представляя объём предстоящей работы:

— может, лучше построить ему новый дом? Небольшой, такой же, как был у него?

— Ничего ты не понимаешь, — буркнул Кытах Арбай, — та-то изба ему родная, обжитая. А новая будет чужой, неуютной. — Он хлопнул ладонью по столу: — ну? Ты не возражаешь, если мы поставим её у тебя в саду?

Ошарашенный, я кивнул, а Аллочка засмеялась: — точно! У нас участок большой, мы в дальний конец редко и ходим! Там скоро настоящий лес вырастет! Поставим там его избушку! И деду спокойно, и нам недалеко сбегать, посмотреть, что и как.

Помимо дома, мне пришлось заниматься пенсией Прохора, которую он не получал много лет. Когда вопрос, наконец, решился, он признался мне, что очень переживал из-за того, что пришлось стать нахлебником.

Избушку перевезли и собрали в дальнем конце нашего сада, заросшего черёмухой, берёзами и молодым сосновым подростом.