Радуга
Шрифт:
— Поросенок, ты уже нагрузился?
— Прости, папенька. С Кулешюсом в сенях одну бутылочку раздавили, — и, стукнув бутылочку о бедро, вышиб пробку и сунул горлышко отцу под нос.
— Что с тобой поделаешь... — вздохнул Умник. — Будь человеком, сынок... Не будь вором и не будь артистом... И, отмерив ногтем свою долю, запрокинул бутылочку.
— Какой есть — такой есть! Пейте, землекопы, за своего крестника и Пятраса Летулиса, моего друга! Он живой! Чует мое сердце!
— Тс-с! Не кричи! Бабы услышат!
— Дело говоришь. Устроят нам головомойку!
— Будь здоров!..
—
— Не приведи господи заболеть!
— За друга головой ручайся в беде!
— Зря словами не кидайся, что думаешь — держи за зубами.
— За твое счастье, землекоп свежеиспеченный!
— А что такое счастье, дяденька?
— Не знаю, братец. Только присказку своего отца в голове держу: «Счастлив тот, кто счастья не ищет».
— А мой папаша поговаривал: «Кому счастье суждено, тот и на печке найдет».
— Рокас, больше не пей!
— Буду, папа. Мой сегодня праздник!
— Пьют волы, пока не напьются, пьют землекопы — пока не выпьют!
— Ух ты, хороша!
Путешествовала бутылочка по кругу, пахло болото рожью...
Когда кончилась водка, иссякли пожелания, мужики снова вспомнили про обезглавленный труп. И в этот именно миг из кустов вылез человек с метлой на плече.
— Бог в помощь!
— Подходи поближе, добрый путник!.. Тьфу! Да это же Тамошюс Пурошюс...
— А что? Может, одного пьющего безработного вашей компании не хватает?
Как-то не по себе стало босякам. Затихли все.
— Чеши мимо, Иуда!
— А кого я выдал, Рокас Чюжас?
— Не выдал, так выдашь.
— На воре шапка горит? — Пурошюс вдруг сел верхом на метлу и заржал: — И-го-го! Не бойся, ворон ворону глаз не выклюет.
У Рокаса от злости потемнело в глазах. Сам не почувствовал, как закричал:
— Много ли золота Кернюте цапнул, раз такой веселый?
— Столько же, сколько ты серебра Блажиса — из проруби Микасе!
У Рокаса Чюжаса дух захватило, а Пурошюс, раззадорившись, валил дальше, подражая голосу Бенедиктаса Блажиса:
— Не огорчайся, сыночек! И краденое золото, и краденое серебро — один черт. Может, поддержишь мне компанию? Может, поскачем вдвоем на одной кобыле сегодня в пекло? Видишь, как моя кобыла вертит хвостом? Тпру, ведьма!
— Чего ты хочешь от нашего Рокаса, старый вор?
— Совет хочу вашему крестнику дать, Альбинас, чтобы ближнему своему не завидовал!
— Скачи на метле, черт, пока зубов не проглотил!
— Не пужай, Альбинас! Не будет своих зубов — чужие вставлю. Стану, как господин Крауялис. Много золота во рту, много песка в заду!
— Раздавить тебя мало, полицейская гнида! — закричал Кибис, давясь смехом.
— Воля твоя, Альбинас. Мое золото вам райские врата откроет, мой песок — болото удобрит. Не завидуй господам, паренек... Завидуй птицам небесным... — голосом Крауялиса просипел Пурошюс.
— Ах, пропади ты пропадом! Вы слышите, мужики? Он тут за нами целый день шпионил!
— А что еще делать мне, который носит прозвище полицейской гниды и Иуды? Ничего запретного не услышишь, ничего тайного не увидишь, вот и умрешь глупым землекопом, как вы все. Один только Пятрас
Летулис знает, где счастье искать.— Так может ты, хорек проклятый, объяснишь нам, дуракам, что такое счастье?
— Чего не могу, того не могу... Прошу простить. Только одну присказку могу передать от своего папаши, вечный ему упокой...
— Какую?
— Худое счастье в могиле!
— Спасибо, Пурошюс, и за это. Подходи! Получишь глоток водочки!
— Благодарю! Я еще жить хочу.
— Ага! Боишься? Совесть смердит?
— Совесть только у покойников смердит, Альбинас.
— Может, уже пронюхал, кто этот безголовый был?
— Один большой барин, которого в прошлом году Пятрас Летулис лопатой окрестил и мне задарма отдал. Если б знал, какой его крестник непоседа, ни за что бы его не брал, сейчас бы не блевал.
— Убирайся к черту со своими загадками.
— Не бойся, Альбинас. Не ты, так Рокас мою загадку угадает. Он парень шустрый. Сын Умника Йонаса! И-го-го!
И ускакал со ржанием Пурошюс по болотным кочкам, топча осоку. Прямо на Горелую горку. Немолодой уже, а проворство, как у зайца. Вот что значит сызмальства воровским ремеслом промышлять... И язык у него подвешен, и котелок варит. Был бы грамотен, хоть сейчас в премьер-министры назначай. В первую же ночь государственную казну прикарманил бы и Сметону ликвидировал. Зачем этот Антанас Вильнюс да Клайпеду продал, а ему, Тамошюсу, денег не отдал... Утер бы Пурошюс нос господину Вольдемарасу, который в прошлом году переворот делал, да сам обделался...
— Мужики, меня тошнит от ваших речей, — простонал Рокас, белый как бумага.
— Перебрал, поросенок!
— Не твое дело, папенька. Я в кусты пошел.
— Никуда ты один не пойдешь. Хочешь в болотном окне утонуть?.. Вместе домой пойдем. По дороге поблюешь.
— Отстань! Я пойду, куда хочу.
— Ребята, помогите мне сына взнуздать!
— Рокас, запомни святой закон землекопов — один за всех, все — за одного! Куда мы — туда и ты.
— Идите вы к черту! Не хочу, — кричал Рокас с пеной у рта, пытаясь вырваться из плена босяков, но где уж ты, козлик, потрепыхаешься перед матерыми быками.
Схватили его мужики под мышки, меняясь, домой приволокли и, отдав в руки перепуганной матери, голосом Альбинаса Кибиса заявили:
— Прими, Розалия, своего сына и нашего крестника. Хорошо работает, хорошо и пьет. Хорошим землекопом будет.
— Прости, мама! Я погиб! Прости!
— Да что вы с ним сделали, ироды?
— Мама, они не виноваты. Я виноват! Меня спасай! Я тону, мама. Тону!
Больше Рокас ничего не помнит, потому что расплавленная жижа стала засасывать его. Напряг Рокас все силы и побрел к берегу, к высокой рубикяйской ели... Ноги были слабы, а жижа — клейкая. Черный ворон каркал на верхушке ели. Кто-то звал его по имени, то близко, то далеко. Болото полнилось голосами и птичьим гомоном. Ни на минуту нельзя было остановиться, перевести дух... Жижа затягивала вглубь. И он шел со спекшимся языком, зажмурившись, стиснув зубы. Вперед, вперед, пока не узнал голос Виргуте и, открыв глаза, не увидел ее самое.