Рагу из лосося

— Но ведь это правда, не так ли?

— Почему в Австралию?

— Это связано с делами. Один богатый человек был должен мне крупную сумму. А потом отдал долг и предложил кое-какую работу… В Австралии. И я решил уехать навсегда. Я подумал и согласился. Этот человек оплачивает мне все. Таким образом, мой отъезд состоится очень быстро.

Австралия…. Далекий цветной лоскуток на огромной карте мира. Наверное, очень красивая страна. Лучшая для тех, кто в ней родился и вырос. И вот эта земля отнимает моего лучшего друга. Беспрекословно и страшно. Навсегда.

— Но Алик… зачем?!

Глаза его становятся злыми — и печальными по — собачьи. Я не видела его таким прежде. И не знала, что он может быть таким.

— Почему я это делаю? Ты еще спрашиваешь? Да я это делаю для тебя! Чтобы тебе было лучше! Я хочу быть от тебя подальше! Неужели это так трудно понять? Человек, который дает мне деньги на поездку, знает о моих проблемах! Он и дает мне деньги, чтобы я уехал от тебя подальше! Неужели ты не видишь, что моя жизнь превратилась в бесконечное мучение? Я еще молодой и здоровый человек, переживу! Я тебя люблю! А ты знаешь, как это — любить столько лет и понимать, что у тебя нет никакой надежды и не будет ее никогда! Видеть объект своей любви рядом с другим человеком! Ты же сломала мне жизнь! Ничего не осталось. Одни обломки. Я ничего не сделал, не достиг. Жалкое пустое место. Я устал от этого.

— Но зачем же уезжать в другую страну? Если ты хочешь, мы можем больше не видеться, никогда не встречаться… Я не буду попадаться га твоем пути…

— Ты все равно попадешься. Этот вариант невозможен.

— Алик, я… я не хочу, чтобы ты уезжал!

— Тогда поедем со мной! — он решительно хватает меня за руку, — ты ведь не расписана с Димой! Поедем со мной! Мы распишемся, все быстро оформим. Поедем вместе! Ну что у тебя за жизнь!

— Ты сошел с ума?

— Но я ведь люблю тебя, а этот урод совершенно тебя не любит! Неужели ты этого не видишь? Как же можно это не видеть!

— Прекрати! Как тебе не стыдно!

— Значит, нет?

— Нет!

— Так я и думал. Вот поэтому я уезжаю. Здесь для меня нет ничего. Даже надежды.

Я молчу. Он тоже. Наконец прерывает молчание, которое становится невыносимым.

— Сегодня вечером я устраиваю прощальную вечеринку для своих близких друзей. В семь вечера. Ты придешь?

— Приду. Когда ты едешь?

— 23-его.

— Так быстро…

— Все уже оформлено. Этот человек постарался.

— А что за работа?

— Связана с компьютерами. С их продажей. Ерунда. Но деньги хорошие. Я мог бы обеспечить тебе богатую жизнь. Как своей жене. Но ты предпочитаешь сидеть тут с этим уродом. Ты ведь с ним погибнешь!

— Ничего. Как-нибудь продержусь.

Возле двери я оборачиваюсь.

— А стихи ты писать будешь?

— Кому нужны в Австралии русские поэты! — горько усмехается он.

Сумерки. Сотни машин и горящие огни реклам. Потрясение утра уничтожило без остатка любые признаки существующих чувств и мыслей. Я забыла обо всем, даже о смерти Сергея Сваранжи. Боль от потери Алика была невыносимой. Дима нетерпеливо ждал меня дома.

— Что он тебе сказал?

— Алик уезжает навсегда в Австралию и устраивает прощальную вечеринку.

— Так вот: ты на нее не пойдешь!

Димочка поднимается во все свои 185 и сжимает кулаки. Он собирается устроить скандал. Но мне наплевать на любые скандалы! Пустота и боль уничтожили все. Я не хочу слушать Димочкин визгливый голос. Мне он противен — как противны многие его жесты и поступки, а, наверное, огромная часть нашей совместной жизни. Но кое-что внутри заставляет ответить, как он того стоит:

— А я сказала: пойду! И хватит! Заткнись!

— Ты не понимаешь… дура! Я устал выносить твои отношения с этим ублюдком! И последняя капля — это твои хождения к нему домой!

— Мой единственный друг уезжает навсегда в чужую страну! Неужели это так трудно понять?

— А меня разве трудно понять? Если я прошу, чтобы ты не ходила, неужели так трудно не пойти?

— Почему?

— Потому, что я не хочу, чтобы ты туда шла! Более того, я просто требую! Разве я так часто тебя о чем-то прошу?

— Ты ведешь себя просто глупо!

— Пусть! Но сделай это для меня!

— Дима, не будь ребенком!

— А ты не будь такой эгоисткой! Зачем тебе этот идиот, который сгниет в Австралии под забором?

— Не сгниет. Какой-то богатый человек предложил ему там работу и оплачивает поездку.

— А кто, он сказал?

— Нет, не сказал.

— Ты что, даже не спросила?

— Я спросила, но он не сказал. Ничего. Ни имени, ни фамилии.

— Так вот: это прощание — мое последняя капля! Если ты завтра туда пойдешь, я от тебя уйду! И тоже навсегда! Или он — или я!

Мое терпение тоже не бездонно. Я встаю и решительно отвечаю:

— Пойду. Уходи.

И выхожу их кухни, громко хлопая дверью. В комнате прижимаюсь к холодному стеклу, закрываю глаза — и ясно, столь ясно, что сама пугаюсь, вижу лицо Алика. Горькие слезы текут по щекам, скатываясь на подоконник.

— Прости меня, Ри!

Не оборачиваюсь. Димка обнимает меня за плечи.

— Прости меня, пожалуйста! Я понимаю, тебе тяжело. Но я люблю тебя. И ты только моя девочка. Если бы ты знала, как же сильно я тебя люблю.

Я обнимаю его, прижимаюсь всем телом, плачу, рыдаю в голос — оттого, что я не одна и кто-то меня слушает.

— Прости меня. Тебе сейчас так тяжело. Я должен был это понять. Я просто не хотел, чтобы ты туда шла, думал, что тебе будет слишком тяжело вынести, все-таки переживания… Но если ты настаиваешь идти, тогда конечно…

Голос его нежный и теплый — голос самого дорогого мужчины в мире. Судорожно вдыхаю его теплый запах — и постепенно вся боль и тоска оставляют мое сердце. И только круги перед глазами, и опьяняющее ощущение крепких Димочкиных рук…

Вечером начался дождь. Серое небо в клочьях порванных облаков. Димка собирался в студию, на ночную запись. Это значит, что он вернется не раньше 8–9 утра.

— Даже природа оплакивает твоего поэта! — грустно говорит Дима. Я не понимаю, что это — ехидство или настоящая грусть.

Я заказываю такси, решив не брать машину. В таких расстроенных чувствах лучше не садиться за руль. Холодный ветер, ворвавшийся в окно машины, растрепал мои волосы, испортил прическу. Алик сказал бы, что я нравлюсь ему с любой прической. К горлу вновь подступила боль. Алик являл для меня целую эпоху, он был неугасимым символом освобождения, надежды. Я не могла представить, что, однажды набрав номер, услышу в ответ длинные гудки или чужой голос. Воспоминания о прошлом сотрутся и заменятся другими. Мне хотелось плакать, но я не могла.