Ракетный полет из Каменного Брода в Санкт-Петербург и обратно, или романтическое путешествие барона фон Мюнхгаузена на берега реки Лугань

Хоть режьте меня, хоть сожгите на костре, но готов поклясться, что в то мгновение все вокруг осветилось каким-то неземным светом.

Барон и Мария глядели друг на друга, не отрывая взгляда. Не поверите, но радуга - многоцветный и яркий мост из световых лучей - вдруг сама собой возникла в пространстве между их лицами. И даже время замерло.

Сколько длилось это диво? Мгновение, минуту, вечность? Не знаю. Но ни тавернщик, ни Гаскойн с Чебом и Еном явно ничего не заметили, и я стал единственным свидетелем чуда совершившегося прямо на моих глазах.

Прошла вечность или секунда, и мир снова пришел в движение. Но это уже был совершенно иной мир!

Мы пили и ели за столом, потом отправились на ночлег к хозяину. Перцовка была огненна и дивно крепка, сало и прочие блюда и закуски неимоверно хороши. Я, Гаскойн, Чеб и Ен прибывали в веселом и довольном состоянии духа. А вот барон, напротив, был непривычно молчалив и задумчив.

Дом у хозяина был большим, сложенным из мергеля и камня, со множеством помещений, где можно было разместить добрый десяток гостей. Мы же с Карлом Иеронимом по старой армейской и экспедиционной привычке решили спать в одной комнате.

...Ночью я проснулся. Приподнялся и взглянул на постель барона - она была измята, но пуста. Тихонечко встал и отправился на двор.

Карла Иеронима я увидел сразу же, как только открыл входную дверь. Небо было ясным, светила полная Луна и стройно-худощавая фигура барона была хорошо видна в серебристо-желтом мареве, порожденном светом Селены. Мой друг нервной походкой выхаживал по двору дома хозяина - от забора к забору, туда-сюда, туда-сюда, как маятник часов. Треуголка надвинута почти на самые глаза, плечи непривычно ссутулились, руки сплетены за спиной. Ходит и что-то ритмично бормочет себе под нос, словно стихи читает.

Я не решился его окликать, вернулся в комнату и снова улегся спать.

4.3

Утром Карл Иероним сообщил Гаскойну, что лучшего места, чем в здешних краях, для строительства чугунолитейного завода не сыскать. Карл Чарльз был ошеломлен:

– Но Карл...
– начал было он, но мой друг остановил его решительным жестом:

– Ни слова больше, Карл! Это мое окончательное решение!

Барон выхватил из сумки географическую карту и молниеносно развернул ее на столе.

– Смотрите, Карл, - барон принялся водить пальцем по бумаге.
– Здесь поселок Каменный Брод, тут река Лугань, вот угольное месторождение... Так можно проложить подъездные пути, в этом месте построить домны, а чуть левее поставить склады для готовой продукции...

Гаскойн внимательно отслеживал траекторию движения указующего перста барона и, в конце концов, поразмыслив, кивнул:

– Ну, что же, Карл... Над всем сказанным стоит поразмыслить!

Впрочем, размышления сэра Карла Чарльза оказались недолгими. Вскорости в дом вернулись с утренней конной прогулки Чеб и Ен. Они, оказывается, совершили променад в Каменный Брод, проехались между домов, по улочкам и пришли к твердому убеждению ставить в поселке свою факторию, чтобы торговать европейскими винами и прочими продуктами. Это решение компаньонов окончательно склонило весы размышлений Гаскойна в сторону "проекта" барона.

Итак, коллективное решение строить завод именно здесь, на берегах Лугани, было принято. Карл Чарльз, Артур Чеб и Джон Ен взялись за дело весьма резво. Им предстояло выполнить кое-какие геологические работы и разметку на местности будущего строительства. Разумеется, я взялся им активно помогать, хотя, откровенно говоря, ни бельмеса не смыслил ни в геологии, ни минералогии, а с геометрией был знаком в объеме курса при церковно-приходской школе. Поэтому числился, в основном, "на подхвате", и исполнял всяческие мелкие поручения господ изыскателей.

А вот барон Мюнхгаузен оказался в стороне от наших славных дел: с моим другом случилось самое светлое и самое страшное в жизни настоящего мужчины - он влюбился. Влюбился, к счастью, не безответно; Марийка отвечала ему полной взаимностью. Ее отец, хозяин таверны Андрей Тудыйогохата, к роману дочери и барона относился благосклонно: Марийке было двадцать, и девицей она была, что называется, на выданье. А поскольку в округе, по мнению Андрея, достойных женихов сроду не водилось, любовь барона и дочери не вызывала у тавернщика никаких нареканий. Исходя из своего немалого жизненного опыта, он понимал, что германский кавалер и дворянин его Марийку не обидит.

Не стал помехой для взаимной любви и возраст барона. Да, моему другу должно было вот-вот стукнуть семьдесят пять. Но случилось невероятное: Мюнхгаузен вдруг начал стремительно молодеть. Сначала у него начали темнеть волосы на голове и брови, причем процесс этот развивался так стремительно, что уже к концу второй недели по приезду в Каменный Брод барон щеголял черноволосой прической и антрацитовыми бровями. Лицо разгладилось и налилось румянцем, морщины исчезли без малейшего следа. Ушли сутулость и старческая худоба. Карл Иероним так раздался в плечах, что нам пришлось полностью обновить его гардероб, - благо в грузовой карете нашлось некоторое количество материалов для шитья новых камзолов и панталон.

Днем Марийка была занята в таверне, а Карл Иероним словно влюбленный юноша километрами строчил лирические стихи, то и дело ломая в поэтическом возбуждении гусиные перья и изводя целые бутыли чернил и рулоны бумаги. Вечером же Марийка и Карл Иероним, взявшись за руки, ходили гулять к Лугани, и у двух больших камней едва ли не до полночи беседовали, читали стихи и занимались прочими совершенно неотложными делами, которыми обычно занимаются молодые люди на любовных свиданиях.

Так в трудовых заботах и душевных радостях прошла весна, пролетело лето, прошуршал желтой листвой сентябрь, отплакал мелкими капельками дождей октябрь. Гаскойн, Чеб, Ен и я полностью завершили разведку окружающей местности. Теперь можно было выписывать в здешние места стройматериалы и нанимать рабочих для строительства корпусов чугунолитейного завода и торговой фактории. Роман же Марийки и Карла Иеронима достиг таких вершин, что барон твердо был намерен уже в нынешнем году сочетаться с дочерью тавернщика законным браком. Этому мудрому решению моего друга способствовало и то, что от него, наконец-то, сбежала его вторая жена Бернардина-Якобина фон Брун, спутавшись с писарем-адвокатом Генрихом Рамкопф-Хюденом и родив от него девочку в сентябре нынешнего 1795 года. Об этом нас уведомило собственноручное послание бывшей баронессы, уже в конце октября доставленное курьерской почтой из Ганновера в Каменный Брод. Поэтому барон Мюнхгаузен отныне мог себя полагать человеком, свободным для заключения новых брачных уз. Посовещавшись, Карл Иероним и Андрей Тудыйогохата наметили сыграть свадьбу в конце декабря.

И тут настало хмурое утро первого дня ноября месяца 1795 года...

Глава пятая. Именно то, или прыщ на ровном месте

5.1

Едва рассвело и я, и мой друг Мюнхгаузен были разбужены громкими криками, раздававшимися со двора. Мы спешно оделись и вышли из дома. В коридоре у самых входных дверей нас нагнали разбуженные Гаскойн, Чеб и Ен и пристроились за моей и барона спинами.

По двору Андрея Тудыйогохаты гарцевал добрый десяток всадников с ружьями и пистолями в руках. Увидев нас на пороге дома, один из них фальцетом заорал:

– Вот они, злодеи!

Черные отверстия ружейных и пистолетных стволов немедля развернулись в нашу сторону.

– Попались, голубчики!
– возопил тот же голос.
– Барин, туточки они!

Ряд всадников расступился, и вперед на вороном коне выехал тот, кто, по-видимому, и был предводителем всей этой группы. Это был полный мужчина в возрасте около пятидесяти лет, одетый в до блеска начищенные сапоги, белоснежные панталоны, ладно скроенный теплый камзол и модную треуголку, расшитую позолоченной вязью. Парик на голове незнакомца был напудрен так, что косметикой разило за несколько метров от него. На полном округлом лице застыла брезгливая мина. Маленькие водянистого цвета глазки буравили нас недобрым взглядом.