Рандом
Шрифт:
Передо мной в каменные берега толкались подсвеченные солнцем волны, летали чайки, далеко в море стыл на ветру белоснежный лайнер. Серела дорожка следов, оставленная Германом. Он стоял на открытом пространстве, раскинув руки, и улыбался. Меня неприятно резанула ассоциация со статуей Христа где-нибудь в Рио-де-Жанейро. Я оглянулся на Владу, ожидая пояснений к ее восклицанию. Открыв рот, она смотрела наверх. Я тоже поднял голову и…
…и потерял небо. Его не было. На том месте, где оно должно находиться, темнел город. Тот же город, в котором родился, вырос и жил я, только висящий вверх тормашками.
Необходимость описать словами увиденное, до сих пор вводит меня в состояние транса, а тогда я вообще забыл, где нахожусь. В смысле, в пространстве. Я видел город с высоты – заснеженные крыши, перекрещенные темными провалами улиц и проспектов, блестящие золотом купола соборов, змеящиеся тела каналов
Мираж? Слишком четкий, чтобы быть иллюзией.
Обман зрения? Ну, тогда уж и слуха. Я слышал отдаленный гул, шум машин, одиночные всхлипы сирен.
Что? Где? Оно висело надо мной или я висел над ним? А возможно единственно правильная точка зрения лежала между нами и все мы – и верх, и низ – были плоскими. И жизнь равно отсутствовала как там, так и здесь.
Я задыхался. Как во сне до меня доносились слова, которые, оказывается, говорил Герман.
– …все как всегда. Это не мы потеряли их, это они потеряли нас. Мне хочется верить, что там – внизу… наверху, они так же трепетно ухаживают за нами, как мы здесь. Так происходило и будет происходить постоянно. Мы – сохраненная версия. И таких версий – каждый день, угасающий мирно и сам по себе. Подумайте, почему каждый день должен заканчиваться, когда часы показали ноль часов и ноль минут? А если нет? Если каждый день отходит на небеса и там не принудительно, а тихо умирает. И мы сами умирали с каждым из тысячи дней. Но в этот раз – наша очередь осознавать то, что происходит. И на вопрос «почему именно мы», ответ прост. Случайность. Рандом. Так происходит всегда. И в каждый день выпадают единицы тех, кто вынужден понимать и принимать происходящее. Мириады, бесконечное количество одновременно существующих дней. С разной степенью обреченности, но безусловно стремящиеся к нулю: сначала умирают миллиарды людей, потом мыслящие единицы, потом город, планета, солнце…
Я слушал его и не слышал. Голова кружилась. Я медленно падал наверх. Я…
– Почему именно день, а не месяц, год? – услышал я свой голос.
– Один оборот вокруг своей оси – логично, да? Обернулась наша планета и отщелкнула день. Пусть себе живет и умирает. Вечно. А уж, что прицепилось, то прицепилось.
– Я хочу туда, - повторила мою мысль Влада. – Макс, мы поднимемся на крышу!
– Бесполезно, милая леди, - сказал Герман, хотя мне казалось, он полностью ушел в себя. – Я поднимался на воздушном шаре. Там ничего нет. Пустота.
– Я очень хочу туда, - жалобно попросила Влада.
– Это невозможно. Ты знаешь. Потому что ты там есть. И еще пять тысяч таких же ты. И все они жили и умирали столько же раз. И еще столько же будут жить и умирать в каждом дне. Кроме этого. В этот день нам повезло.
– Повезло… Повезло, - с разной степенью сарказма эхом отозвались мы с Владой.
– Думайте, как к этому относиться. Вы – одна из собственных версий, и вам решать, что делать – в очередной раз жить, или в очередной раз умереть. Хотя лично я думаю, - он светло улыбнулся, - что выбора у нас нет.
Глава 9. Влада
Влада
«На краю пропасти не бывает выбора. Есть только шаг назад».
– Забавно, да?
– Яровец хмыкнул.
– А я уж было подумал, что все стало по-прежнему.
Он улыбался. Улыбались все сидящие за столом. Им было смешно. А мне страшно. Вдруг так легко представилось, как все они, те немногие шизики, оставшиеся в живых, придут в себя, выздоровеют, вспомнят и ужаснутся. И потихоньку вернутся к прежней жизни. Но маму с Антошкой уже будет не воскресить.
– Что вы тут смешного рассказываете?
– капризно вытянула губы Алиска.
– А я все прослушала!
В честь встречи Нового года, Алиска вырядилась Снегурочкой. Ну, как Снегурочкой — такой вот королевой секс-шопа. Белая короткая шубка, то ли из горностая, то ли из песца, то ли из неизвестного мне зверя, сапоги, шапка, из под которой весело торчали две косички. И Дед Мороз под стать ей — бритый, с шубой, распахнутой до пупа, с белой приклеенной бородой из которой торчала дымящаяся сигара. Оба они, и Алиска и Даниил, основательно раскрасневшиеся, основательно подшофе. Яровец тоже «отъехал». Его глаза плавали в тумане, фокусируясь только на немыслимом по выпуклости подачи Алискином декольте. Естественно, как он мог отказать такой девчонке в невинной просьбе?
– Как я могу отказать такой прекрасной Снегурочке?
– развел руками Яровец, едва не расплескав рюмку водки, надолго застрявшую в его руке.
– Слушаю-слушаю!
– Алиска утвердила
– Я тоже хочу знать, что там было прикольного!
– Да говорю ж я, чуть умом не тронулся, - заговорил Яровец, держа рюмку на весу. Я уже не помнила, за что был тост, поэтому хлебнула шампанского из бокала безотносительно к церемонии.
– Видимо, я никогда до этого, не выходил из квартиры именно в эту минуту! Короче, сталкиваюсь я с соседом нос к носу. Я, это, подкармливал его иногда. Нормальный такой был парень, квасили иногда вместе. Он курить выходил ненадолго. Ясное дело, куревом я давно его не баловал. Я и сам-то это дело не приветствую. Так вот, собрался я уже уходить, как вдруг слышу: «Я смотрю, ты все бегаешь от меня?». Оборачиваюсь — смотрит на меня Толян в упор. И я, главное, давно должен был привыкнуть к таким совпадениям, но тут растерялся. И тупо спрашиваю: «Кто, я?». «Ты, ты!» - и так впопад отвечает, что у меня челюсть отвисла. «Забыл, - говорит, и головой так печально качает.
– Так я не гордый, я тебе напомню». И смотрит мне, блин, прямо в глаза! Я и повелся. «Что ты имеешь в виду?» - тупо так спрашиваю. «Удивляюсь я прям на таких людей, как ты», - говорит он мне, а сам нехорошо так улыбается. И ко мне идет. Скажу прямо, я не то, чтобы сттрухнул, но мысль во мне проклюнулась чудная. Что если кончилась вся эта катавасия, а? И все вернулось на круги своя. Жена там, дети... Короче, рванул я назад в свою квартиру. А у самого поджился трясутся. И этот гад, слышь-ты, вслед мне кричит: «Давай-давай, я подожду!». Залетаю в квартиру, с порога ору: «Галка, Женька, Игорек!» Пока понял, что все по-прежнему, пока разобрался. Выхожу на лестницу, а там Толян стоит, сам с собой разговаривает. Как всегда. И не скажу, чего больше я испытал — облегчения или разочарования...
Я не стала повторно слушать эту ерунду, в середине рассказа встала, захватила с собой бокал и пошла к окну. Пострадать.
Что еще банальней можно было придумать? Конечно, собрались в Зимнем. С моей точки зрения вид из окна мог повергнуть в депрессию и самого жизнерадостного человека. Из оставшихся в живых. Белым-бело. Никаких следов присутствия людей. Город лежал в коме. Или уже в саване. Нева давно стала – теперь каменные парапеты набережных удерживали огромное белое поле. Там, вдали, из пушистой снежности пробивались опоры мостов, берега Петропавловки, тянулись к солнцу Ростральные колоны на стрелке Васильевского. Все обреченное, без вины приговоренное к пожизненному заключению. Такую картинку выдавала моя память — мы собрались при свете дня. Теперь за окном все утопила темнота.
За то, что в Павильонном зале царила светлая и теплая атмосфера, надо было сказать спасибо мужчинам. Надо было, но я не сказала. Мы могли собраться в любом зале, но выбрали этот не столько за помпезность, сколько за механические часы с павлином. Нам обещали завести их в полночь. А пока золотые птички скучали, уныло повесив носы. Я чувствовала себя также. Хреново. Собралось много народу. Султан привел почти весь свой гарем и надо отдать ему должное — стол тетки накрыли на славу. Все вкусное, домашнее. Троица во главе с Любой-Любашей, обещала нам устроить настоящее фейерверочное шоу. Данька с Алиской взвалили на себя роли раздатчиков сюрпризов, Сусанин даже умудрился привезти с десяток уцелевших стариков, мирно напивающихся в арке, на красных бархатных диванах. Разумеется, на приглашение откликнулись и Яровец с Верзилой, в числе остальных давился водкой Леха. И еще — на углу огромного стола пристроился Герман. Хотите секрет? Это я настояла на его присутствии. Знаете мой аргумент? Да ладно, не поверю.
– Надо его позвать, Макс, - попросила я его заранее, чтобы успеть пройти стадии от «на хрена?» до «хрен с ним». - То, что он не подходит на роль киллера, вовсе не значит, что он не смог бы с нею справиться. Может, он хороший актер. Давай попробуем расслабиться хотя бы на одну ночь. Пока они все под нашим присмотром...
– Я понял, - Сусанину ничего не осталось, как только вздохнуть устало. Против последнего аргумента он не устоял.
Герман не отказался. Может, и хотел, да прикрыться оказалось нечем. Чем он мог оправдаться? Что не может оставить без присмотра свору шизиков? Так что пораскинул мозгами и согласился, как миленький. И сидел потерянный, ближе к старичкам. С таким видом, будто бы оторвали его, бедненького, от важных дел, а он вынужден был согласиться, поскольку чувствовал себя виноватым... Как это за что? За то же, за тот случай при знакомстве. Без камуфляжа она выглядел щуплым. И отрешенным. Под стать своим домашним питомцам. Небритый, в сером джемпере, он будто не видел и не слышал того, что происходило вокруг. Он отошел от дома, населенного шизиками, но там и остался. Он продолжал разговаривать с ними у себя в голове, решая каждодневные задачи.