Раненый

Однако никто не фокусирует на ней внимания. Эббот — ну конечно она, кому же ещё? — лишь однажды задерживает свой взгляд на ней дольше положенного, разглядывая с каким-то детским любопытством, но спустя мгновение одёргивает себя.

Драко прощает ей это. Потому что Эббот больше остальных старается помочь ему. Хотя в целом все трое действуют примерно одинаково. Они используют всевозможные заживляющие мази, забинтовывают руки и ноги, поят его зельями. Кормят с рук, поддерживают под голову, когда он пьёт.

Он чувствует себя не беспомощным, нет.

Жалким.

Каждый раз, когда Грейнджер подносит ложку к его рту; когда Турпин приподнимает его беспомощное тело в воздух, чтобы сменить бельё; когда Эббот смотрит на него, словно он калека… Драко хочется закричать и ударить кулаком о стену, чтобы та сотряслась, а потом вывалить на трёх своих сиделок всё, что он думает о них, и сбежать из этого унылого места.

Он, конечно же, не может ничего из этого.

Нет, говорит Драко уже достаточно спокойно. Голос слегка хриплый, и горло схватывает каждый раз, когда он пытается что-то выдавить, но в целом речь звучит разборчиво и слаженно. Другое дело, что у него совсем не возникает желания произносить что-либо в присутствии медиведьм.

Но остальное ему недоступно. Его ладони — одна сплошная рана. Он почти не чувствует пальцев, а когда пытается ими пошевелить, лишь ощущает дрожь в руках. Причём остальное тело мало-помалу начинает подаваться: он сгибает локти и колени, слегка крутит тазом, поводит плечами. Такие простые действия даруют ему необъяснимое спокойствие.

Которое моментально улетучивается, когда он всерьёз задумывается о своём положении.

Драко много размышляет, где он может находиться, как получил ранения и почему обзавёлся такими сиделками.

Он помнит войну. Перманентный изматывающий страх за себя, за Нарциссу, за мир, к которому он привык. Боль — от ударов во время сражений, от криков заточённых в подвалах Малфой-мэнора, от горящей во время очередного призыва метки.

Он помнит приказ, помнит поспешные сборы, помнит, как оказался в Хогвартсе.

Но что было дальше — Драко, Мерлин его раздери, не помнит.

Сначала он думает, что всё просто закончилось. Войны больше нет, а он один из многих раненых, которых выхаживают добровольцы. Но при таком исходе за ним уже давно должны были прийти — как только он впервые открыл глаза — и обвинить во всех проступках, что он совершал в своей жизни. Обвинить, осудить и… посадить.

При мысли об Азкабане у Драко мороз по коже.

Но он всё же понимает, что пока тюрьма ему не светит. По крайней мере, кроме той, в которую он уже заточён.

Логическая цепочка приводит его к тому, что война ещё идёт. А глухой лес за окном наводит на вполне очевидную мысль — они прячутся.

От кого? И кто вообще такие — эти они? Он и три девчонки? Или таких, как он, там гораздо больше?

Драко разрывается на части, обдумывая всевозможные варианты, и внутренне, конечно, понимает, что сам никогда не найдёт правильных ответов.

Но задать свои мучительные вопросы другим всё ещё не решается.

***

Спустя ещё две недели Драко впервые самостоятельно садится.

Ладно, враньё: Ханна поддерживает его под руку и пытается приободрить. Её слова до ужаса банальны и несколько глупы, поэтому Драко думает, что никогда и никому не признался бы, что именно они каким-то образом помогают.

Он чувствует прилив сил, а тёплые ладони словно передают ему её нескончаемую энергию. Драко значительно приободряется, когда оказывается в вертикальном положении и даже не чувствует головокружения. Комната лишь слегка подрагивает, и трещины на потолке едва заметно извиваются, но в целом Драко неплохо справляется.

Пожалуй, именно это подталкивает его впервые задать вопрос, ответа на который он жаждет уже давно, но вместе с тем страшится.

Драко прерывает Эббот сразу после «ещё немного — и ты оправишься и вообще забудешь о том, что с тобой произошло». Потому что он и так не помнит, и хочет это выяснить.

— А что со мной произошло? — спрашивает он и заглядывает ей в глаза.

Она замолкает, удивлённая тем, что он заговорил с ней. А затем аккуратно отвечает, тщательно подбирая слова. Он думает, были ли у неё подробные инструкции на такой случай, например, от Грейнджер, но при этом внимательно слушает и ловит каждый звук.

— У тебя была травма позвоночника — падение было серьёзное. И значительные ожоги. Адское пламя преследовало не тебя, но раз уж ты попался на его пути… — она разводит руками.

— Адское пламя? — хрипло переспрашивает Драко.

Ханна изумлённо смотрит на него.

— О… Так ты не помнишь, — она заминается. — Тогда, думаю, тебе лучше спросить у Гермионы. В конце концов, она была там. Я знаю всё только с её слов.

Больше Драко не может выдавить ни звука. Он погружается в себя, тщательно исследует уголки собственной памяти, пытаясь найти в себе хотя бы отголоски воспоминаний о тех событиях. Сознание отказывается делиться с ним информацией. Он не помнит ничего. Он не знает, что с ним произошло.

Вопрос, который он задал, надеясь прояснить хотя бы что-то, не даёт ответов, а лишь порождает новые вопросы.

Но теперь он знает, что ответить может только Грейнджер.

***

Драко тянет время.

Он не хочет говорить с ней. Он не хочет зависеть от неё.

Хотя и признаёт, что уже поздно.

Драко считает.

Несмотря на то, что он всё ещё не способен уследить за временем, строгость чисел успокаивает его взбудораженное сознание и позволяет отвлечься. Неизвестно зачем он делает никому не нужные выводы и хранит их в голове.

Он знает, что его кормят четыре раза в день, меняют повязки два раза, разрабатывают мышцы — только один. В середине дня.

Драко примерно прикидывает размеры комнаты, специально считая шаги медиведьм, когда они пересекают её.

Он может назвать точное число трещин на потолке и царапин на тумбочке.

Ему кажется, что Грейнджер в целом проводит у него больше времени, чем другие медсёстры, но дотрагивается до него намного реже. Однажды Драко считает точное число прикосновений, но сбивается и забывает об этом.

Грейнджер смотрит на него чаще, чем Лайза, и реже, чем Ханна. И говорит с ним в том же соотношении, но более воодушевленно по сравнению с Лайзой.

Хотя до Ханны ей, конечно, далеко. Та вообще болтает без умолку.

Потому что боится.

И Драко от этого тошно. Вероятно, потому, что он и сам до чёртиков испуган. Но в отличие от Эббот он без понятия, чего именно боится.

Его страх сокрыт в знании, которое пока не доступно ему. Том знании, что близко, но одновременно с тем чертовски далеко.