Раненый

Ему тошно даже смотреть на неё, потому что Грейнджер снова оказалась права.

Драко чувствует, что магия зовёт его, но он до сих пор не в состоянии сжать ладони. И что хуже, он ощущает, как магия бурлит и… чувствует опасность, исходящую от самого себя. Словно какой-то инстинкт: если попытаться колдовать — волшебство опалит обожжённую кожу, разорвёт едва зажившие порезы, дарует новые раны.

Малфоевский инстинкт самосохранения выигрывает в борьбе с желанием наложить сглаз на Турпин или бросить Силенцио в Эббот.

Подходящего заклинания для Грейнджер он пока не придумал.

Когда она заходит, он сидит и изучает — давно изученный — вид за окном.

Листва, листва, листва… Бурые стволы. Высокая трава. Кусты. И снова листва, почти полностью закрывающая небо, которое яркими красками расплывается вдалеке.

Там проходят прекрасные дни, где-то высоко солнце смотрит на мир, в котором то ли всё ещё идёт война, то ли ничего больше не осталось — победил Волан-де-Морт.

Когда-то давно Драко был способен на выводы. Мог бы связать в единую цепочку череду событий и понять, к чему она ведёт. Теперь же он не достоин даже такой малости. Информации недостаточно, даже чтобы сделать предположение. Он не знает, что будет дальше. Наверное, поэтому и спрашивает, игнорируя прошлое и настоящее:

— Что будет дальше?

Грейнджер в этот момент сидит рядом с ним, обрабатывает левое плечо. Драко искоса смотрит на неё. То ли вопрос, то ли звук его голоса удивляют её, что на мгновение меняет выражение лица. Она смотрит в ответ и легко роняет:

— Дальше?

— Когда мне станет лучше, когда я поправлюсь, когда смогу взять палочку, встать и уйти… — то ли шепчет, то ли хрипит Драко.

Грейнджер едва заметно улыбается.

Её улыбка — солнечный блик, внезапно промелькнувший в темноте склепа.

Её улыбка — мелодичная трель соловья в глуши сумрачного леса.

Её улыбка — лёгкий, но всё же болезненный укол в самое сердце.

— Сейчас не принято интересоваться будущим, — негромко проговаривает Грейнджер, и губы изгибаются каким-то особенным образом, словно она усмехается: — Выживи в настоящем для начала.

Драко резко отводит взгляд и морщится — это первая пощёчина. Не в прямом смысле, конечно же. Твой лекарь не станет тебя увечить. Но ощущается даже хуже, чем если бы Грейнджер в самом деле применила грубую силу.

— И как же мне выживать?

— Пожалуй, для начала — не мешать другим.

Драко уверен, она подделывает этот рассеянный тон. Он сидит, стиснув зубы, и пытается вернуть утраченный контроль. Кровь бурлит. Грейнджер же спокойно заканчивает и тянется к его груди. Он сам не ожидает от себя такой прыткости, когда отталкивает её руку плечом и резко разворачивается к Грейнджер лицом.

— Какого хрена? — шипит Драко.

Она вскидывает подбородок, и его пальцы напрягаются, будто он готов сжать кулаки.

— О, тебя что-то не устраивает? Может, придумаешь что-нибудь другое, Малфой?

Вторая пощёчина.

Он игнорирует её.

— Ты объяснишь мне, какого хрена имела в виду, — произносит медленно, разделяя слова.

— Мы рассмотрим любые твои желания и предложения, но ты не слишком-то разговорчивый, — её тон едва заметно повышается. Голос начинает вибрировать.

— Я сказал, чтобы ты объяснила мне…

— Ты молчишь, спишь, ешь, пронзаешь всех убийственными взглядами. И к тому же ты недоволен…

— Объясни мне! — орёт, почти визжит, Драко ей в лицо.

Она наконец не выдерживает и вскакивает с постели, возвышаясь над ним и разъярённо дыша.

Драко понимает, что последует третья пощёчина, ещё до того, как она начинает говорить.

— Я помогаю тебе выжить, Малфой, но не собираюсь учить тебя жить. Это всегда была твоя прерогатива: указывать другим их место, так? А теперь хоть раз в жизни возьми себя в руки, повзрослей и…

— Что?

Голос Грейнджер срывается, она глубоко вздыхает и почему-то — неожиданно для Драко — резко меняет тему:

— Мы все делаем, что можем, ясно? Люди где-то там гибнут, сражаясь со злом во плоти, но мы не можем броситься им на помощь. — Драко никогда не произнёс бы этого вслух, но внутри он молит о том, чтобы она продолжала говорить. — Пункты помощи рассеяны по всей стране, информацию об их местоположении скрывают тщательнее, чем о любом другом стратегическом объекте. В каждом пункте есть единственный связной, но и он не может выходить на связь без особых причин. Каждую неделю вместо одного выздоровевшего к нам направляют пятерых раненых. Большинство не выживают. Хотя стараются, Малфой! В отличие от тебя, они все отчаянно цепляются за жизнь! И главное, у нас нет никаких подробностей. Никто не знает, где и с кем конкретно идут бои. Никто не может оценить силы противника. Это просто бесконечная череда ожогов, переломов, рваных ран и проклятий… — Грейнджер замолкает. Она смотрит на Драко и качает головой. А затем, словно и не хочет этого говорить, но не может промолчать, с болью произносит: — Война продолжается, Малфой.

Он чувствует, что вместо последнего удара — который обязан был быть самым болезненным — ему будто томительно нежно проводят по лицу, самыми кончиками пальцев… и оставляют одного.

И это оказывается намного мучительнее, чем любое другое увечье.

***

После того, как Грейнджер уходит, Драко охватывает горячка. Он не зол и не расстроен — он взбудоражен, даже возбуждён.

Он понимает, что положения у них с Грейнджер на сегодняшний день — диаметрально противоположные. Они по разные стороны относительно любой границы, которую только можно представить.

Но есть у них и нечто общее. Они оба беспомощны.

Мысли скачут в голове, Драко мечется по постели, путая реальность с вымыслом, и чувствует лишь нарастающий жар по всему телу, а ещё видит чёткий образ Грейнджер, будто бы выжженный у него в голове.

Метка начинает гореть, а Драко неожиданно для себя представляет, как бы Грейнджер смотрелась обнажённой.

Желательно, в его постели.

Подобные грязные мысли доставляют ему особенное удовольствие, если то, что он испытывает, ещё можно считать удовольствием. Хотя бы отдалённо.

Он думает о ней в неистовом порыве страсти и даже не тратит время на то, чтобы оправдаться перед собой и списать подобные фантазии на болезнь или, наоборот, лекарства, которыми его пичкают ошарашенные целительницы.

День за днём это лишь Турпин и Эббот. Грейнджер не приходит. Но она всё равно постоянно рядом с ним.

Даже ближе.

Драко думает, что уже слышал, как Грейнджер кричит. Видел, как сердится. Чувствовал её ярость. Он даже слёзы её застал, поэтому боль также в копилке.