Ранние стихотворения, незавершенное, отрывки, наброски

* * *

A son amant Egle sans resistance Avait cede – mais lui pвle et perclus Se demenait – enfin n’en pouvant plus Tout essoufle tira… sa reverance, — «Monsieur. – Egle d’un ton plein d’arrogance, Parlez, Monsieur: pourquoi donc mon aspect Vous glace-t-il? m’en direz vous la cause? Est-ce degout?» – Mon dieu, c’est autre chose. — «Exces d’amour?» – Non, exces de respect.[184]

* * *

J’ai possede maоtresse honnete, Je la servais comme il lui faut, Mais je n’ai point tourne de tete, — Je n’ai jamais vise ‹si› haut.[185]

1822

В. Ф. РАЕВСКОМУ

Не даром ты ко мне воззвал Из глубины глухой темницы.

В. Ф. РАЕВСКОМУ[186]

Не тем горжусь я, мой певец, Что привлекать умел стихами Вниманье пламенных сердец, Играя смехом и слезами, Не тем горжусь, что иногда Мои коварные напевы Смиряли в мыслях юной девы Волненье страха и стыда, Не тем, что у столба сатиры Разврат и злобу я казнил, И что грозящий голос лиры Неправду в ужас приводил, Что непреклонным вдохновеньем, И бурной юностью моей, И страстью воли, и гоненьем Я стал известен меж людей, — Иная, высшая награда Была мне роком суждена — Самолюбивых дум отрада! Мечтанья суетного сна!..

В. Ф. РАЕВСКОМУ

Ты прав, мой друг – напрасно я презрел Дары природы благосклонной. Я знал досуг, беспечных муз удел, И наслажденья лени сонной, Красы лаис, заветные пиры, И клики радости безумной, И мирных муз минутные дары, И лепетанье славы шумной. Я дружбу знал – и жизни молодой Ей отдал ветреные годы, И верил ей за чашей круговой В часы веселий и свободы, Я знал любовь, не мрачною тоской, Не безнадежным заблужденьем, Я знал любовь прелестною мечтой, Очарованьем, упоеньем. Младых бесед оставя блеск и шум, Я знал и труд, и вдохновенье, И сладостно мне было жарких дум Уединенное волненье. Но все прошло! – остыла в сердце кровь. В их наготе я ныне вижу И свет, и жизнь, и дружбу, и любовь, И мрачный опыт ненавижу. Свою печать утратил резвый нрав, Душа час от часу немеет; В ней чувств уж нет. Так легкий лист дубрав В ключах кавказских каменеет. Разоблачив пленительный кумир, Я вижу призрак безобразный. Но что ж теперь тревожит хладный мир Души бесчувственной и праздной? Ужели он казался прежде мне Столь величавым и прекрасным, Ужели в сей позорной глубине Я наслаждался сердцем ясным! Что ж видел в нем безумец молодой, Чего искал, к чему стремился, Кого ж, кого возвышенной душой Боготворить не постыдился! Я говорил пред хладною толпой Языком истины свободной, Но для толпы ничтожной и глухой Смешон глас сердца благородный. Везде ярем, секира иль венец, Везде злодей иль малодушный, Тиран льстец, Иль предрассудков раб послушный.

* * *

Дай, Никита,[187] мне одеться: В митрополии звонят.

* * *

Мой друг, уже три дня Сижу я под арестом[188] И не видался я Давно с моим Орестом[189]. Спаситель молдаван, Бахметьева[190] наместник, Законов провозвестник, Смиренный Иоанн,[191] За то, что ясский пан, Известный нам болван Мазуркою, чалмою, Несносной бородою — И трус и грубиян — Побит немножко мною, И что бояр пугнул Я новою тревогой, — К моей канурке строгой Приставил караул… ……………………………… Невинной суеты, А именно – мараю Небрежные черты, Пишу карикатуры, — Знакомых столько лиц, — Восточные фигуры ‹Ебливых› кукониц[192] И их мужей рогатых, Обритых и брадатых!

НА ЛАНОВА[193]

Бранись, ворчи, болван болванов, Ты не дождешься, друг мой Ланов, Пощечин от руки моей. Твоя торжественная рожа На бабье гузно так похожа, Что только просит киселей

* * *

На тихих берегах Москвы Церквей, венчанные крестами, Сияют ветхие главы Над монастырскими стенами. Кругом простерлись по холмам Вовек не рубленные рощи, Издавна почивают там Угодника святые мощи.

* * *

Один, один остался я, Пиры, любовницы, друзья Исчезли с легкими мечтами, — Померкла молодость моя С ее неверными дарами. Так свечи, в долгу ночь горев Для резвых юношей и дев, В конце безумных пирований Бледнеют пред лучами дня.

ТАВРИДА

Gib meine Jugend mir zurьck[194]

I

Ты вновь со мною, наслажденье; В душе утихло мрачных дум Однообразное волненье! Воскресли чувства, ясен ум. Какой-то негой неизвестной, Какой-то грустью полон я; Одушевленные поля, Холмы Тавриды, край прелестный — Я снова посещаю вас… Пью томно воздух сладострастья, Как будто слышу близкий глас Давно затерянного счастья. ___________________ Счастливый край, где блещут воды, Лаская пышные брега, И светлой роскошью природы Озарены холмы, луга, Где скал нахмуренные своды

II

За нею по наклону гор Я шел дорогой неизвестной, И примечал мой робкой взор Следы ноги ее прелестной — Зачем не смел ее следов Коснуться жаркими устами, Кропя их жгучими ‹?› [слезами ‹?›] __________________ Нет, никогда средь бурных дней Мятежной юности моей Я не желал [с таким] волненьем Лобзать уста младых Цирцей И перси, полные томленьем…

* * *

Чугун кагульский[195], ты священ Для русского, для друга славы — Ты средь торжественных знамен Упал горящий и кровавый, Героев севера губя

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] (владетель… Сераля); опера В. А. Пашкевича «Февей» (1786) на текст Екатерины II (учтивого китайца); опера композитора Фомина «Американцы», либретто И. А. Крылова и Клушина, 1788 г. (грубого американца); опера неизвестных авторов «Пивовар, или Кроющийся дух», 1789 г. (немчурою… с кружкой, пивом налитою).

[2] Я… монах. – Здесь и в других стихотворениях этого времени поэт изображал лицей, закрытое учебное заведение, монастырем.

[3] Глазунов – книгоиздатель.

[4] Графов – Хвостов.

[5] Парни российский. – Именем французского лирического поэта Пушкин называет Батюшкова.

[6] Певец Тиисский – Анакреон (ок. 570 – 478 г. до н. э.), крупнейший греческий лирик, воспевавший радости жизни, любовь и вино. Он был родом из Тииса (Теоса) в Ионии.

[7] Кому неизвестны «Воспоминания на 1807 год»?

[8] То есть, в школе.

[9] Отец… «Телемахиды» – Василий Кириллович Тредиаковский, стихотворные произведения которого, в особенности поэма «Телемахида», написаны тяжеловесным слогом; современниками Пушкина они расценивались как образцы бездарности.