Рапсодия в тумане

Врубаю холодную и ловлю матерящегося Ниррая. Как он только меня не чихвостит, но я не слушаю. Я думаю, как бы его организм от дряни почистить… Рвоту бы, но Зак точно этого сделать не даст. Брат у меня, конечно, умничка, и хорошо, что сделал это для него, иначе бы Царевич тоже пострадал в аварии, но как же меня сейчас это бесит!

Поток брани заканчивается, Ниррай стучит зубами, а я делаю воду потеплее. Прижимаю его к себе и дышу им, и плевать, что шоколад утонул в виски, а потом, вместо того, чтобы промолчать, говорю тихо:

— Мне не плевать на тебя, и ты меня напугал. Ты хоть понимаешь, что творишь?! Чего ты добиваешься, Ниррай? Ты ведь делаешь плохо не только себе. Я за тебя переживаю. А если Аш узнает, то и он изойдет на беспокойство. Невыносимый, — меня ведет от него, от его запаха, я уже и сам не понимаю, зачем я открыл рот и говорю это.

— О, конечно — Аш! — вот в чем дело! Вырубай синдром спасателя, тут о спасении никто не просит, — Ниррай пытается меня отпихнуть, чтобы выйти, но кто же его отпустит.

— Я не спасаю тебя, придурок. Я с ума схожу из-за тебя. Выпороть бы. И поцеловать… — вздыхаю тяжко, потому что как бы я сейчас ни уплывал, я все еще помню, что пообещал себе. Запретил это делать.

— Ты бесишь. Еще немного, и я признаю, что научился ненавидеть, — заявляет он и сам целует. И все. Рухнули запреты, стены осыпались крошкой. Прижимаю сильнее и целую-целую, пытаясь насытиться, восполнить время, проведенное без его губ. И все мало, недостаточно.

Ниррай вцепляется в мои плечи и жмется так, что голова кругом. Подхватываю его, поднимая и прижимая к стене. Совершенно невыносимый…

Выключаю воду, и, каким-то чудом, выношу Ниррая из кабинки, не отлипая от него. Набрасываю полотенце и несу трофей в спальню. Но стоит нам оказаться в кровати, как он прижимается ближе и заявляет:

— Я не вещь!

И вырубается, не переставая меня обнимать. Смеюсь тихо, хоть мне и обломно, но момент веселый, и провожу пальцами по его волосам. Нет, определенно не вещь.

Вытащив из-под него полотенце, откидываю в кресло и накрываю нас одеялом. По-хорошему встать бы, одеться и домой, но не хочу, так и лежу рядом, изредка поглаживая. А потом слышу, как дверь в квартиру открывается и вспоминаю, что вещи-то в ванной остались, а там и телефон, а вдруг Аш звонить будет. Осторожно выбравшись из объятий, быстро пробегаюсь до ванной и обратно. Пишу месседж брату, что задержусь, и уточняю все ли в порядке. Получив положительный ответ, откладываю телефон в зону досягаемости и забираюсь обратно в кровать, обнимая Ниррая. С ним просто только когда он спит, такой спокойный, и обнимается сам, без возмущений и всяких игр.

Лежать без дела скучно, поэтому и меня сморило раньше обычного, а просыпаюсь от того, что Ниррай болезненно стонет и лезет к тумбочке. Сшибив половину барахла с нее, он таки находит таблетку и бутылку воды. Пока он пытается унять головную боль, а, уверен — она у него болит, я не шевелюсь, жду, а то еще подавится. Помнит он, что я тут или нет? Наконец бутылка отставлена, а я перехватываю рухнувшее в подушки тело и прижимаю к себе.

— Блядь, — лаконично описывает ситуацию Ниррай.

— Не-а, не она.

— Только не говори, что ты меня опять трахнул, — говорит, оценив обоюдную наготу.

— Так наливаешься, что не помнишь про секс?

Ниррай морщится.

— Я помню, как ты приперся. И ледяной душ. Дальше нет.

— Немного разговоров и поцелуй. Один, — честно отвечаю я, не уточняя, что он был долгим. — Ты уснул, а я люблю, когда партнер в сознании, так что не переживай.

Ниррай снова стонет, потирая виски.

— Щас что? Утро? День?

— Утро, раннее. Если собрался снова бухать, мы узнаем сколько раз нужно тебя шлепнуть, чтобы защита Зака рухнула.

— Не изображай папочку. Даже родному отцу это надоело из-за бессмысленности.

— А самому-то не надоело?

— Играть в прилежного сыночка? Лет в шесть. Зачем пришел?

— Хуйню творить не надоело? Ты меня взбесил даже на расстоянии, и я переживал, не смог не проверить как ты.

— Меньше читай желтую прессу, будешь спать спокойнее . Такая херобора, хрен проссышь, где правда.

— Тогда приходи и давай знать как сам.

— Чтоб меня как котенка таскали куда вздумается? Уволь.

— А, значит, вчера относить тебя в кровать это лишнее? Или когда ты начал обижаться за то, что было до тебя, надо было дверь за тобой закрыть? Так хочешь?

— Че ты такой сложный, а?

Где он во мне сложности заметил для меня большой вопрос. По-моему, все просто.

— А с тобой по-легкому не получается.

— Хочу кофе и курить, — заявляет, выпутываясь из моих рук, и встает. Накинув халат, юркает в ванную, что скрывается за дверью в его комнате, а я так и лежу. Нужно уйти и из памяти его каким-то чудом выжечь, но продолжаю лежать, хотя и сам покурить не прочь. Наверное, потому что просто не хочу уходить от него.

Ниррай выходит заметно посвежевшим и чисто выбритым.

— Даже не надейся на кофе в постель. Так что, если хочешь, отрывай зад от матраса.

Улыбаясь, встаю и быстро одеваюсь. Было бы чудно, кабы так. Если честно, увидь я этакое диво, решил бы, что на меня кофе вывернут, а не побалуют.

— Черную горечь или листья в кипятке? — уточняет Ниррай, когда мы заходим на кухню.

— Листья предпочтительнее.

Я сажусь на стул, и ко мне приходят вчерашние мысли-картинки, портя настроение. Нет, то, что это было приятно, бесспорно, но… Я нарушил собственное обещание и теперь непонятно, что делать. Он же нравится Ашу, а я… Нельзя так с братом. Я вообще думал, что после того, что учудил его первый парень, он какое-то время не захочет отношений, а тут случилось это.

— Аш тогда пришел в себя? — спрашивает Ниррай, заваривая чай и выдергивая меня этим с невеселой волны.

— Да, с ним все хорошо. Носится с Фредрикссоном, привыкает к спокойной жизни, ждет тебя…

— Да? Я думал, он не захочет со мной общаться, узнав про отца. Передай ему спасибо. Его цепочка спасла мне жизнь.

— Сам передай. Я еще не решил, говорить ли ему, где был. Хотя по-хорошему надо…

И я почти уверен, что этим расстрою Аша, но если не скажу, это же нечестно будет.

— Есть что-то, о чем я не знаю, но должен? — Ниррай ставит передо мной кружку с чаем, а сам, с кофе, прислоняется к столешнице.

— Ночевал у парня, который нравится моему брату — раз, целовал его — два. Мало?

— Думаю, да. И я не считаю, что нравлюсь ему в том смысле, в котором он об этом говорит.

— Почему?

— Мозг включи, тоже поймешь. Он сидел четыре года в клетке. Увидев меня, учуял твой запах и автоматом причислил меня к «своим». Потом, с его точки зрения, я привел к нему тебя, и его освободили. Дальше, хуже — тискал его, когда ему так не хватало тактильности. Ежу понятно, что теперь его ко мне тянет. Пройдет.