Раскаяние
Шрифт:
– Ты не рада, доченька, что я тебе сошью новый костюм?
– Мама, лучше отдай мне деньги, а я себе в Москве куплю готовый. Ты все равно так не сошьешь, как на фабрике. Только не обижайся, пожалуйста!
– Что ж, готовый, так готовый - дело твое.
Леля гневно взглянула на Зиночку:
– Ты что, не услышала, что денег нет, и что предстоят большие траты на остальных? У тебя костюм и так приличный, имей совесть!
– Девочки, не ссорьтесь!
– примирительно сказала Агафья Лукинична.
– Ты, Леля, не права. Зиночка учится в университете и должна выглядеть достойно, не хуже всех.
– Мама, о чем ты говоришь? Ты думаешь, там учатся одни
Зина капризно передернула плечиком и сказала:
– Ты мне просто завидуешь, вот и злишься. Зависть - скверное качество. Смотри, а то цвет лица испортится.
Агафья Лукинична все-таки заняла деньги у Анны Ивановны, и Зиночка вскоре уехала. Она прислала одно письмо, что доехала хорошо, и надолго замолчала. Чтобы рассчитаться с долгом и выкроить деньги на младших детей, Агафья Лукинична приняла заказ на вязание костюма Анне Ивановне. Леля старалась ей помочь, видя, в каком состоянии мать приходит после двух работ, а потом садится за вязание. Она полностью взяла на себя ведение хозяйства и, к тому же, вместе с младшими сестренками и братом вызвалась за плату помогать Анне Ивановне с прополкой и поливом в огороде. К учебному году на заработанные деньги удалось купить младшим девочкам обувь, а костюм для Виталика Агафья Лукинична сшила с помощью Лели. Она его скроила, а Леля строчила швы. Костюм получился на славу, и первого сентября все дети отправились в школу прилично одетыми.
От Зины писем не было, и Агафья Лукинична затревожилась. Такого не бывало, чтобы дочь больше двух месяцев молчала. Вечером, уложив младших детей спать, она поделилась своей тревогой с Лелей:
– Боюсь, что с Зиночкой что-то случилось. Пошлю ей телеграмму, а если ответа не будет, придется ехать к ней в Москву.
– Мама, я не хотела тебе говорить, но Зина в последний приезд в разговоре со мной отказалась от всех нас. Сказала, что не собирается тратить свою молодую жизнь на нас. Думаю, что она молчит не случайно. А еще она сказала, что собирается замуж за сына дипломата, и тому не нужна нищая родня.
– Леля, она, наверно, так сказала сгоряча. Ведь вы с ней постоянно ссорились.
– Я потому с ней и ссорилась, что меня возмутила ее позиция по отношению к семье. Не сердись, мама, но Зина выросла эгоисткой. Мы все избаловали ее.
– Нет, нет, я так не думаю. У Зиночки доброе сердце. Завтра же пошлю ей телеграмму.
Но ответа на телеграмму не было, и Агафья Лукинична твердо решила ехать в Москву. Леля отговаривала мать, но что могла сделать она, девчонка, как убедить ее, что поездка, кроме огорчений, ничего не принесет?
В общежитии, где жила Зиночка, Агафье Лукиничне сказали, что та вышла замуж и живет теперь у мужа.
– А вы кем ей приходитесь?
– участливо поинтересовалась дежурная на вахте, увидев, как изменилось лицо посетительницы.
– Зиночка - моя дочь, - ответила несчастная мать, раздавленная сообщением о замужестве дочери и понимающая двусмысленность своего положения.
– Как мать?
– изумилась дежурная.
– А она всегда говорила, что сирота. Мы все очень ее жалели. Так она вам ничего не сообщила о свадьбе? Как же так?
– Вот так. А вы, случайно, не знаете ее нового адреса?
– Адреса не знаю, а вот телефон где-то был. Впрочем, ваша дочь сейчас на занятиях, и вы можете там ее найти. Анюта, ты не проводишь гражданку на занятия группы, в которой обучается Зинаида?
– Пойдемте, - приветливо откликнулась юная улыбчивая девушка, которая торопилась к выходу.
Агафья Лукинична, как в тумане, последовала
за Анютой. Та по дороге весело щебетала о том, как Зиночке несказанно повезло:– Самого завидного парня отхватила! Все девчонки ей завидовали. Красивый, умный, из хорошей семьи, коренной москвич! О таком выборе можно только мечтать. А вы откуда Зину знаете?
Ложный стыд помешал Агафье Лукиничне признаться, что она является Зиночкиной матерью, и она промолчала, сделав вид, что не расслышала вопроса, а Анюта и не ждала ответа. Она продолжала беззаботно щебетать, а сердце матери горестно сжималось от невыносимой боли и обиды: родная дочь отказалась и от нее, и от семьи. Где, когда и что она упустила в воспитании дочери, почему та выросла эгоистичной и неблагодарной? Дочь почти до пяти лет росла одна, и они с Петром Сергеевичем отчаянно баловали ее, а потом она с младшими детьми все делала, чтобы Зиночка училась и не знала тех трудностей, что переживали они. А, может, и не нужно было ограждать ее от семейных проблем?
В университетском вестибюле было многолюдно и шумно. Молодежь весело перекликалась, то и дело слышались смех и шутки. Анюта подошла к одной группе молодежи и спросила, не видел ли кто Зину. Но Агафья Лукинична сама уже увидела дочь, идущую под руку с высоким красивым молодым человеком, и бросилась к ней:
– Зиночка, дочка, здравствуй!
Брови Зиночки изумленно взлетели вверх, и она залепетала:
– Вы, здесь? Зачем вы приехали, как вы меня нашли? Извини, Глеб, это моя бывшая соседка, я отойду с ней ненадолго.
– Только не задерживайся, ладно?
Зиночка вывела мать на улицу и горячо зашептала:
– Мама, зачем ты приехала? Ты хочешь испортить мне жизнь? Я все объяснила Леле в последний свой приезд. Глеб, мой муж, думает, что я сирота. Иначе он никогда бы на мне не женился. Его родителям не нужна моя нищая родня. Прости меня, если сможешь, но у меня одна жизнь, и я не хочу ее прожить в вечной нужде. Уезжай, пожалуйста! Мне нужно идти, меня ждет Глеб.
И она, оставив мать, стремительно убежала. Агафья Лукинична ничего не сумела ей сказать или остановить. В глазах у нее потемнело, и она с трудом добралась до скамейки неподалеку от входа в корпус и бессильно опустилась на нее. Сколько времени она провела в забытьи, она не знала. Очнулась она от участливого вопроса:
– Женщина, вам плохо? Вызвать скорую?
– Не нужно, спасибо. Я сейчас пойду, мне нужно на вокзал.
– На какой вокзал вам нужно? Вы идти можете?
– Мне на Курский вокзал. Я сейчас встану и пойду, - засуетилась она, но ноги предательски задрожали, и она опять опустилась на скамейку.
– Давайте, я вам помогу. Вам нельзя сидеть, вечера становятся прохладными. Можно простудиться.
Только тут Агафья Лукинична посмотрела на говорившего. Это был мужчина лет пятидесяти благообразного вида, и она смутилась от своей беспомощности и слабости:
– Не беспокойтесь, я сама доберусь.
– Не могу не беспокоиться. Не возражайте! У меня неподалеку припаркована "Победа", я быстро вас домчу до вокзала.
Он подвел ее к машине и распахнул дверцу:
– Садитесь, пожалуйста!
Агафья Лукинична первый раз в жизни видела такую роскошную машину и слегка оробела.
– Садитесь, садитесь! Давайте ваш узел, мы его положим на заднее сиденье. Так что у вас случилось, голубушка? На вас лица нет.
– Ничего не случилось. Просто закружилась голова. Приехала к подруге, а она уехала буквально на днях к родне в гости, и мы разминулись. Вот от огорчения и закружилась голова, - на ходу придумала Агафья Лукинична.