Раскинулось море широко
Шрифт:
На борт «Лены» взбирались и иные звери…
«Ubi bene, ibi patria!» – этот парафраз цитируемых Цицероном в «Тускуланских беседах» слов отправлявшегося в изгнание Тевкра (Пакувий, трагедия «Тевкр», изд. Сципион и Шмулевич, Город, тысяча двести первый год от основания Города) был жизненным принципом гордого польского шляхтича Рыдз-Смиглы…
То есть там родина – где хорошо…
Приходит привислянский шляхтич в галерею Третьякова… подходит к картине «Три богатыря» и спрашивает: «Ну что, пся крев, сидишь?»
Илья Муромец, не отрывая ладони ото лба:«Вот, сижу, смотрю…»
«Пше
«Да вот, смотрю, где русскому человеку жить хорошо…»
«И где же вам, лайдакам, жить хорошо?»
«Да там, где вас, пшеков, нет!»
«Э, где нас нет-то?»
«Да вот сижу… Смотрю…»
… Но первым на палубу – впереди Рыдз-Смиглы, поднялся бульдог!
Вообще, моряки любят животных… в дальнем плавании так приятно приласкать добрую, невинную зверушку. Поэтому держат – кого угодно, от павианов до галапагосских черепах… вот, на «Смоленске» старпом у себя в ванной удава держал, и поил его из бутылочки гоголем-моголем.
Но курносый, сопящий зверь мало того, что не говоря дурного слова, вцепился в лодыжку боцмана – поощряемый хохочущим хозяином, но и тут же нагадил на шканцах, в святом месте…
Надо сказать, что кот Рыжик гадил только в строго отведенном для этого месте – в песок пожарного ящика (правда, любил выкладывать задушенных крыс на столе в кают-компании, прямо у места старпома – докладывал, что не зря ест свой хлеб).
Так что пёсика боцман не полюбил – а за ним и вся команда…
Хозяин тоже не снискал матросской любви, главным образом тем – что начал матросов бить! Просто так… потому что мог это делать…
И бил он их до тех пор – пока над его головой, когда он стоял у борта – не просвистел сорвавшийся со стопоров шлюпочный выстрел…
«Похоже, это была чёрная метка!» – пошутил Семёнов… а может, и не пошутил…
Остальные г.г. офицеры были… просто были… ни рыба, ни мясо…
Вахтенный начальник – мичман Михайлов.
Артиллерийский офицер – лейтенант Гран.
Мл. Штурманский офицер – лейтенант Иванов 12-й.
И.д. старшего судового механика – помощник старшего инженер-механика Ратманов.
Младший судовой механик – младший инженер-механик Семенов.
Младший судовой механик – младший инженер-механик Федоров.
Врач – коллежский асессор Заботкин…
Бич-камеры! Вечные портовые сидельцы… зато хорошо знающие, где у начальство то место, кое полагается лизать…
… Буквально на другом конце света в этот час – вечер… тихо, неслышно падает снежок, тут же превращающийся в мерзкую грязь… недаром жители доброй старой Англии зимой носят не валенки – а резиновые сапоги…
В маленькой, уютной гостиной – тихо и тепло. Мерно постукивают высокие, напольные часы в ореховом футляре, отмеряя время – которое навеки остановилось в этой комнате, замерев на полушаге в век двадцатый – да так и не сделав его – и оставшись в величественной викторианской эпохе
За полупрозрачным экраном огоньки пробегают по тлеющим в камине торфяным брикетам, сообщая воздуху аромат выдержанного скотча… сам скотч янтарно светится в стоящем на маленьком чиппендейловском столике хрустальном графине.
Если
на миг оторвать взгляд от синеющих огоньков, то увидим – это не просто комната, но комната мужчины – джентльмена, спортсмена, путешественника… простота и мужество смотрят на нас с её обитых шёлковыми обоями стен.Вот висит на бронзовом крюке кавалерийская сабля в потёртых до бела ножнах, а рядом с ней – трофейный африканский ассегай, перекрещенный с трофейным же афганским копьём… над ними – гордо возвышается старый, потрёпанный в походах пробковый колониальный шлем… на противоположной стене – скалится клыкастая пасть белого тигра, соседствующая с массивной, угрожающего вида головой чёрного носорога…
Однако же клюшка для гольфа с облезлой, когда-то белой, краской, соседствующая с крикетным молотком и парой старых, заштопанных боксёрских перчаток – ясно дают понять, что хозяину этого жилища не чужды и мирные забавы.
На полках – книги… потрёпанный Оксфордский словарь, разрозненные тома Британники, Киплинг, Конан Дойль… среди них – затерялся потёртый бумажный переплёт «Службы в Северо-Западных провинциях» молодого, подававшего такие блестящие надежды лейтенанта Черчилля, зверски зарезанного в горах Афганистана грязным «руски» с таким типичным русским именем Rasiul Duodaev (Примечание автора – см. рассказ «Там вдали, за рекой»)
Да, стиль комнаты – благородство и мужество… и разговор двух сидящих перед камином джентльменов тоже исполнен мужества и благородства!
«… да, качество которых оказалось столь высоким, что невозможно было отличить их от настоящих без специальной аппаратуры!»
«Ещё бы, сэр Генри! Ведь эти деньги печатались в окрестностях Лондона, на вилле члена Британского химического общества! Царская ochranka сбилась с ног в поисках того, кто, по словам одного из высших русских полицейских чинов – „поставил под угрозу всю российскую экономику“.»
«Кабинет очень ценит Ваши заслуги, лорд Джон… но наводнить западные губернии России этими… знаками… этого мало! Надо, чтобы они ходили от Брест-Литовска до Владивостока…»
«С первым городом – гораздо проще… в распространении этих ассигнаций нам активно помогают местные еврейские общины.»
«И у членов этих, мною глубоко уважаемых – общин нет никаких моральных… э-э… препонов?»
«Какие там моральные препоны, сэр Генри! Одним из излюбленных занятий членов еврейской общины Брест-Литовска – „тянуть акциз“, то есть изготовлять фальшивые акцизные бандероли. Дело поставлено просто на фабричную основу… а здесь – живые деньги, почти как настоящие, и даже лучше настоящих!»
«Да, лорд Джон… с качеством Вы явно… перемудрили… но почему же происходят затруднения со сбытом в глубине России?»
«Дикари, сэр! Обнаружив фальшивую купюру, грязный русский moujik, в отличие от умного еврея, несёт её в полицию – хотя не может не понимать, что эту купюру у него конфискуют… а наших героических распространителей, которые расплачиваются за их товар на рынках нашими изделиями, дикари ловят и забивают насмерть sapog, как конокрадов! Так уже погибли Пинхас Подрабинек, Ицхак Голембиовский, Борух Березовский…