Расколотое сердце кондитера

Лайм собралась за считаные минуты и была готова провести Максима и Трюфеля в Цедру без лишних вопросов. Федя и Фёкла отвели гостей в комнату, из которой Лида и Марина днём ранее покинули человеческий мир.

— Совсем забыла! — стукнув себя ладонью по лбу, воскликнула Фёкла. — Она ведь с собой подругу туда потащила!

— Подругу?..

— Марину, — вспомнил имя незнакомки Федя. — Ты её знаешь?

— Да, знаю, — кивнул Максим.

«Зачем она взяла её с собой?», — задумался он над вопросом, ответ на который ему могла дать лишь сама Лида.

— А ты знаешь, что она?.. — начала было Фёкла, но Федя вовремя щипнул сестру за бок, проходя мимо неё к шкафу с книгами. — Ай! Ой…

Девушка прикусила губу и неестественно улыбнулась.

— Лайм, — обратился Федя к покровителю, не давая Максиму обдумать произошедшую заминку, — поспеши.

Максим удивился тому, как надёжно была спрятана от посторонних дверь Лайм. Но не собираясь думать об этом слишком долго, он без лишних слов направился к этому своеобразному порталу, попутно благодаря Кислых за помощь.

— Слушай, братец, — закинув руку на плечо Феде, произнесла Фёкла, — а у нас скоро в привычку войдёт творить добрые дела.

— Надеюсь, эти добрые дела перестанут приходить к нам в такую рань, — сказал Федя и, словно что-то услышав, испуганно обернулся к комнатной двери.

Не успел он открыть рот, чтобы что-то сказать, как дверь распахнулась и на пороге комнаты появилась женщина. Её внешнее сходство с близнецами не поддавалось сомнению, и потому Максим не сомневался — перед ним мать Кислых. Вспомнив о том, что за помощь людей следовало благодарить как можно чаще, он только было приготовился сказать «спасибо», как взгляд женщины скользнул по нему, потом переместился на пол, где стояла Лайм, а после и на открытую позади них дверь. В тот же миг её лицо исказилось, и она закричала.

— Что здесь происходит?!

Максим набрал в лёгкие воздух, чтобы ответить, но подлетевшая к нему Фёкла толкнула его в открытую дверь, и в её взгляде легко читался испуг. Или же ужас, который лишил девушку и смешинок в глазах и надменной ухмылки. Но что послужило тому причиной Максим не знал, он уже плыл в потоке белого света, приятно пахнувшего цитрусовыми леденцами.

Глава 21

Трюфель накрыл оголённые плечи Лайм стёганым, оттенка изумруда, покрывалом, другой рукой стараясь удержать ещё одно, такое же, но чуть более блёклого цвета от падения со своих плеч. Всё-таки переходы между мирами имели один большой недостаток, о котором он, не собираясь покидать кофейню Воздушных этим утром, совершенно позабыл — одежда была хрупкой вещью.

Максим в это время разглядывал не слишком богатый интерьер чужого жилища, невольно сравнивая его с квартирой Кислых. Разница была столь велика, что Горькому становилось не по себе от одной только мысли об этом сравнении. Он обернулся к Лайм, сидевшей в кресле, и встретился взглядом со своим покровителем. Вид у Трюфеля был чуть менее подавленным, чем у цитронийки, но своей наготы перед Максимом он стеснялся выразительнее, чем Лайм, которая, как казалось, этого и вовсе не замечала. Погружённая в свои мысли, она только и делала, что периодически всхлипывала, бормоча что-то себе под нос.

— Я не знаю, в чём тут дело, — подойдя к Максиму, прошептал Трюфель, всё так же удерживая в кулаке два конца покрывала, — но посмотри на её руки.

— А что с ними не так?

«Руки как руки, должно быть», — решил он.

Но увидеть руки Лайм ему не удалось, те были скрыты от его глаз под покрывалом.

— У неё множество меток, — сказал Трюфель, показывая Максиму своё запястье.

На его коже золотом был вычерчен круг, внутри которого один-единственный завиток периодически менял своё положение, оказываясь то в одном месте, то в другом.

— Метка нашего контракта, — наконец-то понял Максим, взглянув на Лайм. — Раз у неё их несколько, то она много раз находила себе новых подопечных?

Трюфель покачал головой.

— Вряд ли. Их слишком много. Для нас — ваших покровителей — подобное недопустимо. Лично я не знаю никого, кто бы решился на подобное. Скорее всего…

Не закончив мысль, Трюфель замолчал и нахмурился, что-то обдумывая. Покачав головой, словно не соглашаясь с самим с собой, он вздохнул, плотно сжав губы.

— Скорее всего, это кто-то из её подопечных.

— Что кто-то из её подопечных?

— Бесчисленное множество раз разрывал и вновь подписывал с ней контракт.

От такого заявления Максим и Лайм, услышавшая слова Трюфеля, одновременно вздрогнули.

— Вы всё неправильно поняли! — воскликнула Лайм, рывком поднимаясь с кресла.

Изумрудное покрывало распахнулось и Лайм, наконец-то осознав, что вновь стала самой собой, зардевшись, опустилась на пол вслед за единственной вещью, способной скрыть её позор от чужих глаз.

— Вы всё неправильно поняли, — повторила она уже тише. — Это… Это не её вина, а моя.

— Её? — переспросил Максим.

— Матери госпожи Фёклы и господина Фёдора, я так полагаю, — пояснил Трюфель. — Лишь старший в семье имеет право разрывать контракт. Но… Почему ты позволяешь повторять это с собой снова и снова?

— Ты ведь можешь отказаться от контракта, — вторил за Трюфелем Максим, до конца осознав сложившуюся ситуацию. И всё же в его голос можно было услышать отзвуки сомнения. — Может же, раз он был расторгнут?

На обращённый к нему вопрос Трюфель лишь кивнул.

— Может. Поэтому я не понимаю… Если тебя принуждают к заключению контракта снова и снова, ты могла пожаловаться на это в Ассоциацию. Дорога в Птифур Кислым была бы закрыта навсегда. И твои метки… Они бы воспринимались как… Как… — Трюфель никак не мог подобрать нужного слова. — Не так.

Он хотел сказать, что в этом случае Лайм была бы жертвой и не более того.

— Господин Трюфель, — взмолилась Лайм, — прошу, никому не рассказывайте об этом. Меня всё устраивает, я не хочу покидать семью Кислых.

— Всё устраивает? К тебе относятся как к вещи. Как к собственности.

— Это не так!.. — не согласилась цитронийка. — Фёкла и Федя прекрасные дети. И оба такие талантливые. Особенно Фёкла. Под моим присмотром она станет прекрасным кондитером, а если меня не будет рядом… Конечно же она и без меня добьётся успеха, я в этом нисколечко не сомневаюсь, но… Со мной, с Птифуром у неё будет преимущество перед другими талантливыми людьми. Хоть я и понимаю, что говорить подобное бессовестно, но поймите меня правильно, господин Трюфель, для господина Максима Вы поступили бы таким же образом.