Расколотое сердце кондитера

— Я не собираюсь разрывать с Трюфелем контракт, — сказал Максим. — И даже если когда-нибудь, по какой-то причине нам придётся расстаться, это будет по обоюдному согласию. Не сравнивай себя с ним.

Лайм прикусила губу от стыда и опустила взгляд на пол, через секунду зарыдав.

— Ты опять начал грубить.

— Ничего подобного. Я не грубил.

— Грубил, — выдохнул Трюфель, после вновь обращаясь к Лайм. — И всё же я прошу объясниться, раз уж ты просишь меня понять тебя и молчать об этом.

Лайм шмыгнула носом. Внезапная перемена тона Трюфеля удивила её. Она кивнула, собираясь с мыслями. Но стоило ей только забыть о слезах, как её щёки запылали ярче закатного солнца.

— Е-если в-вы не против, — начала она, заикаясь от волнения, — то д-для начала я… п-предпочла бы одеться.

Трюфель зябко пошевелил пальцами на ногах, и это действие вызвало на лице Лайм короткую улыбку.

— Да, пожалуй, для начала нам нужно одеться.

Лайм осторожно встала на ноги, сжав покрывало изнутри своего защитного кокона. Лёгкой походкой она прошмыгнула в соседнюю комнату, оставляя Трюфеля и Максима одних.

— И во что же ты собираешься одеться? — спросил Максим у покровителя, продолжив разглядывать интерьер чужой квартиры. — Твоей одежды здесь нет.

— Думаю, мы как-нибудь выйдем из столь неловкого положения, — произнёс Трюфель нарочито спокойным тоном.

Он пересёк комнату и сел в кресло. Поёрзал в нём, устраиваясь поудобнее, и тоже решил осмотреться.

— Никогда не бывал в гостях у цитронийцев, — сказал он, заинтересовавшись лампой, стоявшей на столике у кресла. — Но слышал, что в их домах полным-полно неведомых вещей, о назначении которых зачастую не догадаться.

Трюфель потянул вниз свисающую из-под маленького абажура ниточку — в лампе зажегся свет. Потянул вновь — свет потух. Словно ребёнок, он с восхищением повторял это действие вновь и вновь, пока, удовлетворившись затеей, ему не наскучило.

— Цитронийцы очень похожи на людей, — подытожил он, обводя взглядом комнату. — Такие же умные, как и вы.

— Я бы сказал, что они продвинутые, а не умные, — не согласился с ним Максим. — Просто их уклад жизни выигрышно выделяется на вашем. Но это не значит, что они умнее остальных.

Трюфель на такое высказывание лишь покачал головой.

Неожиданно Максим уловил за входной дверью какое-то движение — в коридоре снаружи скрипнула деревянная половица. Под дверью мелькнула тень, и через секунду через щель у пола было протиснуто письмо. Максим и Трюфель молча прислушивались, как «почтальон», постояв ещё немного, будто так же, как и они, прислушиваясь к звукам внутри квартиры, ушёл, оставляя после себя лишь скрип половиц.

Максим медленно, стараясь не шуметь, подошёл к двери. Подняв письмо, он повертел в руках белый конверт, на нём не было ни имени отправителя, ни имени получателя. Обернувшись к Трюфелю, Максим пожал плечами и вернулся к покровителю.

— Определённо это послание для Лайм, — сказал Трюфель, встав с кресла.

Он собирался отдать конверт цитронийке уже сейчас, понимая, что после времени на чтение письма у неё не будет. Но к тому моменту, как конверт оказался в его руках, Лайм, поправляя ворот на платье, уже вернулась в комнату, извиняясь перед гостями за долгие сборы.

— Это просунули под дверь, — сказал Максим, кивнув на конверт в руках покровителя.

Трюфель передал цитронийке письмо.

— Под дверь? — повторила Лайм, как и Максим повертев конверт в руках.

Вскрыв его, она достала само письмо и, развернув сложенную вдвое записку, быстро пробежалась глазами по написанным слегка корявым подчерком строчки. Её руки задрожали и, оторвавшись от чтения, она поочерёдно посмотрела на Максима и Трюфеля.

— Случилась беда, — сказала Лайм, протягивая Трюфелю письмо. — Большая беда.

Взглянув на дверь, она ахнула и, подобрав длинный подол своего платья, побежала догонять оставившего ей недобрую весть Танжело.

— Что случилось? — спросил Максим у вчитывавшегося в каждое слово Трюфеля, чувствуя, как от волнения у него начинали холодеть кончики пальцев на руках. — Что-то с Лидой, да? С ней что-то случилось?

— И да, и нет, — ответил ему Трюфель. — Как же нам теперь быть?..

Максим забрал письмо и, прочитав его содержание, наверное, впервые не нашёл нужных слов, чтобы описать все те мысли, вихрем пронёсшиеся в его голове.

«Князь и княгиня обвинили королеву Лидию в измене. Будь осторожна и не возвращайся», — гласило послание.

* * *

Фалуде, столица герцогства Парфе

— О, мой друг, на кого ты оставил свои владения? — не сдерживая смеха, говорил сам с собой Паша, уже в который раз перечитывая письмо из Цедры. — Кем себя возомнили эти цитронийцы? Они обвиняют Лиду в измене! Немыслимая глупость. Хотя… Ох, как же я скучал по всем этим интригам.

Паша выглянул в окно, вдыхая в лёгкие морозный воздух. Заснеженная Фалуде была прекрасна, блёкло-жёлтое солнце, скрывающееся в небе за неплотной дымкой, отражалось в кристалликах снега, заставляя город сверкать. Паше всегда нравился этот дворец, с тех самых пор, как он впервые здесь оказался. И ещё больше ему нравился вид, открывавшийся из окон.

— Вольфи, ты только подумай, — обратился Паша к игравшему неподалёку от него мальчику, — мою дорогую Лиду обвиняют в таком ужасном преступлении, как измена. Это же просто свинство какое-то. Моя милая Лида и предательство — две вещи несовместимые. Я не знал никого, кто был бы так же благороден как она. Интересно, как Лида отреагировала на столь бессовестные обвинения? Наверное, была вне себя от ярости.

Вошедшая в комнату Рибес остановилась у входа, зная, что заметив её появление, Вольфбери отбросит в сторону игрушки и помчится к ней. Так и произошло.

— Сестрёнка Рибес, ты слышала? — поинтересовался он, вцепившись своими маленькими пальчиками в её юбку. — Злые цитронийцы обвинили королеву Лиду в измене! Представляешь?

Рибес посмотрела на стоявшего у окна Пашу. Тот наблюдал за ними, и на его лице играла блаженная улыбка.

— Злые цитронийцы, — повторила Рибес, строго посмотрев на брата. — Разве можно говорить так о незнакомцах?

Вольфбери понурил плечи, стыдясь своих необдуманных слов.

— Конечно же они злые, — сказал Паша, будто вставая на защиту мальчика. — А как иначе, Рибес? Они обвинили Лиду в преступлении, которого она не совершала. Которого она даже не могла помыслить совершить.

Паша помахал перед своим лицом письмом от правящей семьи Цитрона. Правда получателем на конверте значился Джелато, но Паша и думать не собирался о том, чтобы давать герцогу больше, чем тому полагалось. Тем более он не собирался отдавать ему первенство решений в вопросах, касавшихся Лидии Воздушной.