Расколотое сердце кондитера

— Мы-то думали, что Лида под арестом.

— Это ничего не изменит, — прошептал Мандарин, зло зыркнув на Горького. — Вас схватят и арестуют. А королеву все равно найдут, рано или поздно.

Каблуки на туфлях Лайм зацокали по полу и, оказавшись рядом с Мандарином, она со всего размаху оставила на его щеке след от своей ладони. Звонкий хлопок, казалось, эхом разнесся по всему этажу.

— Я доверила тебе такое важное дело, — сказала она сквозь наворачивающиеся на глазах слезы. — Госпожа Лидия доверилась мне, а ты… А я… Из-за вас двоих…

— Это и моя вина тоже, — произнес Танжело надломленным голосом. — Не взваливай все на себя, Лайм.

— Я сделал то, что мне было велено. — Мандарин посмотрел на друзей. — А чтобы вы сделали с княжечьим приказом? Проигнорировали? Да, скорее всего именно проигнорировали бы. Ты бы вернулась к своим людям, а ты бы сбежал вместе с портнихой в Макадамию или в Марципан. А мне что делать? Работа в библиотеке Великого Цитрона — вся моя жизнь!.. И я не намерен рушить ее ради помощи самоназванной королеве! Хотите играть с ней в друзей? Вольны делать, что хотите. Только вот других в это не втягивайте.

В груди у Лайм клокотала обида.

— Ты… Ты предал мое доверие, — сказала она сквозь сомкнутые губы. На ее глазах наворачивались слезы. — Знать тебя больше не желаю… И не смей говорить гадости о госпоже Лидии. Ты ее не знаешь. И не знаешь, какая она чудесная!..

Мандарин хмыкнул, но взгляд от Лайм отвел, опустив его к своим ногам.

— Вам двоим нужно незаметно сбежать отсюда, — сказал Танжело, обращаясь к Максиму и Трюфелю. — Если стражники еще не вошли в библиотеку, то у вас еще есть шанс уйти.

Максим взглянул на покровителя.

— Нужно открыть дверь в Макадамию. Нужно рассказать о том, что здесь произошло.

Мандарин издал короткий вздох, похожий на смешок.

— Это бесполезно. Нельзя открыть новую дверь, не закрыв предыдущую.

У Максима так и чесались кулаки заехать этому предателю по физиономии. По всей видимости, пощечина Лайм не вправила ему мозги.

— Он прав, — прошептала Лайм, позволив себе забыть о злости на Мандарина. — Что же делать?..

— Не волнуйся, — произнес Максим, кивнув Трюфелю. — Мы никогда не держим двери открытыми.

— Что?.. — удивилась девушка, наблюдая за тем, как Трюфель уверенно направился к двери, через которую они вошли.

— Это наш небольшой секрет, — пояснил Максим. — Прости, но тебе придется еще немного задержаться с нами на этой стороне.

Лайм покачала головой.

— Нет, господин Максим. Я должна остаться.

— Ты ведь понимаешь, что тебя, скорее всего, обвинят в пособничестве нам?..

Максим этого героизма не понимал.

Какой Лайм смысл оставаться в Цедре? Ей нужно было бежать вместе с ними.

— Я понимаю. Но я этого не боюсь… В конце концов, это из-за меня…

— Нет, ты пойдешь с ними, — прервав ее на полуслове, произнес Танжело. — Иди к семье Кислых, Лайм и не возвращайся сюда, пока все не утихнет.

Лайм посмотрела на друга с выражением полного непонимания на лице.

— А ты? А госпожа Арахис?

Танжело улыбнулся.

— О нас можешь не волноваться, — сказал он, подбадривающе сжав плечо девушки. — Будь осторожна.

Лайм неуверенно кивнула.

Когда Трюфель закончил приготовления и открыл дверь, комнату наполнил шоколадный запах. Максим и Лайм направились к Трюфелю, а Мандарин, поднявшись на ноги, отряхнул одежду и расправил плечи.

— Вы уже ничего не измените, — сказал он. — Ваша королева обвиняется в измене и этого не исправить. В конце месяца ее будут судить, и вы ничем не сможете ей помочь.

Максим пропусти Трюфеля и Лайм вперед. Обернулся к цитронийцу у самой двери и сказал:

— Я бы на твоем месте бежал отсюда и прятался так глубоко, чтобы никто и никогда тебя не нашел. Потому что Лида способна на прощение таких, как ты, а вот ее друзья и близкие — нет.

Стоило только двери Трюфеля захлопнуться, как она вновь открылась со стороны коридора и в комнату вбежал запыхавшийся Угли. Пытаясь отдышаться, он посмотрел на Мандарина и Танжело, но те, словно не замечая друг друга, хранили молчание.

Глава 24

Цедра, княжество Цитрон

Темница

Зефир поерзал на деревянной скамье, но в итоге все равно перевернулся набок, подложив под голову руку. Бессонная ночь давала о себе знать: голова раскалывалась от малейшего движения, глаза то и дело слипались, но сон никак не шел. Слова князя никак не шли у него из головы: «Королева Лидия избежала ареста, но это не значит, что удача останется с ней и дальше». Зефир до скрипа челюсти стиснул зубы. Он был зол на подопечную, ведь ей нужно было подождать его всего лишь несколько дней.

Несколько дней, и он бы честно вернулся за ней!

Всю ночь Зефир размышлял о том, как именно Лида оказалась в Цедре и какие преследовала цели? И если на первую часть вопроса он, не сомневаясь, мог сказать, что в Птифур Лиду провела никто иная, как Лайм — других вариантов попросту не было — то на вторую часть вопроса ответов у него не было.

Что сподвигло Лиду на возвращение?

Какое дело заставило ее вернуться в Птифур через Цедру?

Да и как она умудрилась уговорить Лайм оказать ей эту услугу? И что по этому поводу думали Кислые, раз позволили Лайм провести Лиду через дверь в их доме?

Зефир чувствовал, как в груди образовывался комок беспокойства, тяжестью давящий на сердце и легкие.

«Она избежала ареста, — повторял Зефир про себя снова и снова, словно читая мантру. — Ее не схватили».

«Королева Лидия знает о том, что с тобой произошло. Лишь вопрос времени, когда она появится и выдаст себя», — сказал вчера князь Каламондин напоследок, перед тем, как попрощаться с ним.

Зефиру хотелось верить в благоразумность Лиды, в то, что она вместе с Лайм вернулась домой, но зная ее характер, он понимал — Лида до сих пор в Птифуре. Возможно, все еще где-то в Цедре.

«Прошли уже почти сутки с моего ареста. Где она прячется?»

Зефир сел на скамью, вытянув затекшие ноги и разминая побаливавшую шею. В условиях тюремной изоляции вредить своему здоровью не хотелось. К собственному разочарованию он подметил, что стражники не спешили к нему на новую встречу. Он знал, что они были рядом, его не могли оставить без присмотра. Но отчего-то в разговорах с ним пока что никто не нуждался.

И эта тишина, и незнание того, что происходит снаружи, раздражало.