Расколовшаяся Луна

– Что же. Разницы нет, - начала я с триумфом.
– Если они сухие, то не влезешь; если мокрые, начинают странно пахнуть, а если в воскресенье выходишь с ними на улицу, на тебя косо смотрят.

Что же, теперь и на меня тоже смотрели косо, хотя была только суббота, но шокированное молчание медсестры быстро сменилось громкими и слегка пристыженными раскатами смеха Пауля.

– О Боже, Эли ... Откуда ты его взяла?
– Я смущённо пожала плечами. Хорошо, что Джианны здесь не было.

– Услышала от своего учителя каратэ.

– Ты занимаешься каратэ?
– Правильно. Об этом Пауль ещё ничего не знал. И Тильман тоже. Благоразумно он увеличил дистанцию между нами. Он, наверное, предполагал, что учителем каратэ был Колин.

– Да, беру уроки у одного такого гориллы, прямо сейчас, каждый день. Должно хорошо влиять на психику. Это прописал мне доктор Занд. Внутреннее спокойствие и всё такое.
– Продолжай играть психопатку.
– А что с тобой, Пауль? Почему ты потерял сознание?

Врач, вместе с любознательным эскортом студентов, который не обращал особого внимания ни на меня, ни на Тильмана, ответил за него. Я поняла не всё, что врач перечислял перед своими протеже, а также перед Паулем, но то, что я поняла, вызывало тревогу. Атриовентрикулярная блокада.

Второй степени. Рекомендуется кардиостимулятор. Кардиостимулятор? Паулю было двадцать четыре! И почему у него внезапно образовался порок сердца? Было сказано, что нарушилось проведение электрического импульса. Ха-за. Очень символично. Там был нарушен не только один импульс. Должны будут последовать дальнейшие обследования, анализ крови, суточное мониторированое ЭКГ, cтресс-тестирование.

Пауль внимательно слушал и только иногда переспрашивал. Ему не нужно было много объяснять. Он ведь сам изучал медицину. Он точно знал, что всё это означает - и всё же я знала намного лучше.

– Поговорим с глазу на глаз, - приказала я Тильману шёпотом, в то время как проталкивалась мимо студентов в коридор - здесь мне всё равно больше нечего было делать - и замаршировала по проходу, пока не нашла нишу со скамейкой для посетителей, в которой мы могли спокойно поговорить.

– Нам ни в коем случае нельзя допустить этого. Ни в коем случае!

– Что ты имеешь в виду, Эли?
– Недоумение Тильмана по отношению ко мне росло с каждой секундой, но он не знал, что я пережила в прошедшие две недели. Собственно я ещё храбро держалась.

– Кардиостимулятор, что же ещё!
– Я пнула скамейку.

– Но почему вдруг? Хорошо же, что они что-то нашли и могут ему помочь ...

– Скажи, ты что, дотрахался до того, что стал идиотом? Ты знаешь, как работает кардиостимулятор? Они ведь только что сами сказали об этом! Современная технология в лучшем виде! С минимальными, точно рассчитанными импульсами! И потом Мар в постоянной близости? Так мы можем и прямо сейчас вырыть Паулю могилу и загнать ему топор в спину!

– Ладно. Точно. Ты права. Не подумал об этом. И всё же тебе не нужно оскорблять меня: дотрахался, что стал идиотом ... Нет, правда ... – Тильман постучал себя по лбу.

– У Пауля атриовентрикулярная блокада второй степени. Ему необязательно нужно носить кардиостимулятор. Это только улучшит его качество жизни. И возможно так и будет, когда Францёз останется в прошлом. Но пока он ещё здесь. Так что нам нужно отговорить его от этого. Но как?

– Эли, я понимаю, что ты имеешь в виду. Только откуда появился порок сердца? От Францёза? Или был уже до него? Будет ли ему становиться хуже? Что, если с одного дня на другой это станет блокадой третьей степени и Пауль из-за неё умрёт? Хотя я и могу себе очень хорошо представить то, что эти нарушения проведения импульса происходят от Францёза ...

– Тильман замолчал. Он сам не знал, что дальше.

– Значит, ты постепенно возвращаешься в игру, не так ли?
– ответила я саркастически.
– Именно в этом и дело. В пятницу состоится схватка. До того нам будет нужно каким-то образом поддерживать Пауля в живых. Потом мы сделаем его счастливым. Францёз атакует, Колин присоединиться и ...
– Я сделала решительное движение рукой.
– Почти неделя. Либо неправильно запрограммированный кардиостимулятор, либо риск, что из второй степени станет третья. Что лучше? Хм?

– Оба варианта дерьмо. Но я думаю, что выступлю скорее за третью степень. Нам нужно будет просто беречь его. Францёз до среды на ногах. Он хочет сбывать картины теперь и на Майорке.

– Не мог сказать мне об этом сразу?
– Я ещё раз пнула скамейку. Я с удовольствием порубила бы сейчас дрова или испробовала пару шоковых техник Ларса. Предпочтительно на Тильмане.

– Да ты ведь больше не слушала, - ответил он, зевая.
– И как ты хочешь уговорить теперь Пауля не имплантировать себе кардиостимулятор? Он ведь в конце концов наполовину доктор.

Я медленно выдохнула, чтобы притормозить моё биение сердца, потому что иначе в больнице будет не только один, а два новых пациента. Раздумывая, я маршировала туда-сюда. Тильман спокойно сидел на скамье и наблюдал за мной.

– Ладно, я думаю, я нашла решение. Они сказали, что сначала сделают ещё обследования, потом встроят кардиостимулятор, потом Паулю нужно будет в реабилитационный центр. Правильно?
– Тильман кивнул. Значит, я правильно поняла врача.
– Францёз не будет заинтересован в том, что Паулю нужно будет находиться в реабилитационном центре. Но посещение центра, хочешь или нет, связано с этим вмешательством. Один из нас должен рассказать об этом Францёзу и осторожно высказаться против кардиостимулятора и реабилитационного центра. Всё остальное сделает потом для нас он. Знает ли он уже что-нибудь?

Тильман покачал головой.

– Если только ему не позвонил Пауль ... Но я думаю, для этого у него ещё не было времени. Твой брат находится здесь только пару часов. И честно, Эли, это нужно сделать тебе. Это ведь логично, что ты предупредишь его. Если это сделаю я, он только снова будет ревновать. И, может быть, даже насторожиться.

Я не отреагировала, потому что у меня не было возражений. Я смотрела на это точно также. Я должна была сделать это. Теперь, значит, стоило заблокировать мои мысли. То, с чем у меня было больше всего проблем. Но лучше всего это получалось при тренировке - когда я была такой уставшей от боли, что, казалось, мой мозг начинал плавать. Кроме того, я всегда воспринимала телефон немного безличным.

По крайней мере, он был более безличным, чем говорить с кем-нибудь, кто сидел прямо напротив, и кому я могла смотреть в глаза. Кто мог смотреть в глаза мне. О незнакомце, позвонившем на днях, я сейчас не хотела думать, он подчинялся другим законам. Францёз, надеюсь, нет. Я засучила правый рукав моего пуловера и села рядом с Тильманом.

– Видишь вот здесь этот пункт?
– Указала я на едва видимую выемку между лучевой и локтевой костями, чуть ниже сустава.
– Положи на неё свои пальцы, и когда я скажу "сейчас", ты нажмёшь так сильно, как можешь. Но только потом, хорошо?