Расколовшаяся Луна

А теперь я издалека видела саму себя: одну, сидящую на поле, тонкая, опустошённая тень. Да, кто-то был рядом со мной, но я не чувствовала его, так же как и саму себя. Во время сна мы были едины, хотя бесчисленное количество километров разделяло нас.

– Я знаю, - тихо успокоил меня Колин.
– Я это знаю, Эли. А также я знаю, что теперь все не так. Близость, которая у нас была на Тришине, вечером, после твоего сна ...
– Я вздрогнула, когда он упомянул Тришину, и он на мгновение замолчал, как будто хотел дать мне время, чтобы я взяла себя в руки.

– Эта близость и моё хищение - это случилось почти в одно и то же время. Твоя душа переплела их вместе. Ты вообще осознаёшь, что после этого с твоим телом происходит только насилие? И ты ничего другого не допускаешь?

Горечь в его голосе парализовала меня. Мне пришлось ждать, пока мороз не заставил меня дрожать, и я снова могла говорить. Теперь я начала чувствовать холод этой ночи.

– Это не только с тобой так, Колин. Это относится ко всем. К Паулю, маме, Тильману, господину Шютц. Любое рукопожатие для меня как покушение! Моя кожа начинает гореть и покалывать, и внутри при этом у меня поднимается такое чувство ярости! Как только люди могут сметь касаться меня!

Мой голос становился всё громче. Одна из пони нервно заржала, и тут же другая ответила ей успокаивающим фырканьем.

Дрожа, я подняла свой подбородок, чтобы посмотреть на Колина. Он медленно повернул свою голову ко мне. Он по-прежнему выглядел отдохнувшим и сытым, но в левом уголке его рта образовалась знакомая небольшая складка. Раньше я подняла бы свою руку, чтобы разгладить её.

– Колин, что-то внутри меня забыло, что я люблю тебя.

Он молчал. Лошади стояли вместе, как каменные статуи, и не шевелились. Колин опустил веки. Что он чувствовал? Чувствовал ли он вообще что-нибудь? Если он теперь тоже ничего не чувствовал, как я, что мы тогда ещё здесь делали? Почему он ничего не предпринимал, чтобы приблизиться ко мне? Он ведь не пережил ничего ужасного.

– Я не знаю, как мне вспомнить, а ты делаешь всё только сложнее, так как отталкиваешь меня от себя!
– воскликнула я обвинительно.

– Помнишь ли ты то, что я рассказал тебе о моей кровной матери? Что я отказался от её молока?

Я обеспокоенно кивнула. Как я могла это забыть?

– Она заставляла себя кормить меня грудью, несмотря на свой страх, но я отверг это. Потому что чувствовал, что она этого не хотела. Я не могу и не хочу тебя принуждать, Эли, потому что я точно знаю, что ты не можешь выносить прикосновение.

– Но ...
– Мой голос прозвучал почти панически, и я с трудом сглотнула, чтобы не всхлипнуть. Любой другой парень уже давно попытался бы притянуть меня к себе и восстановить то, что было раньше. Колин же, казалось, принял внезапный разрыв между нами без борьбы и протестов. Он оставил меня быть такой, как я была, разбитой и окружившей себя бронёй. Это было самое худшее, что он мог мне сделать.
– Если ты ничего не сделаешь, это будет длиться вечно, останется навсегда! Всё становится хуже, день ото дня!

– Я сижу здесь, рядом с тобой, Лесси. Если ты хочешь что-то предпринять против этого, сделай же это, во имя Бога.

– Пожалуйста, помоги мне. Пожалуйста.
– У меня просто не было сил пошевелиться, потому что моё тело запрещало мне делать это.
– Это моё решение. Помоги мне.

Кошачьим движением Колин скользнул мне за спину, так что я могла облокотиться на него. Все мышцы моей верхней части тела напряглись, когда я это сделала, и ярость взревела во мне, но я стиснула зубы и оставалась неподвижной. Через некоторое время Колин осмелился обхватить меня рукой вокруг живота, совсем свободно, так свободно, чтобы невозможно было чувствовать его через наши куртки, и всё-таки я вздрогнула, как будто он ударил меня.

Я позволила щеке опустится на его шею и слушала рокот в его венах, пока не стала дышать немного спокойнее, и напряжение не начало уходить из моих плеч. Да, стало лучше, и ярость тоже уменьшилась, но это ничего общего не имело с жаром, вспыхнувшим между нами, который я чувствовала на Тришине, когда мы целовались. Сожаления о том, что такая прекрасная ночь должна была кончиться так ужасно, привело к тому, что я заплакала. По крайней мере, я могла об этом горевать, если уж не чувствовала никакой скорби за нас. Ещё пока нет.

Нет, мне действительно не нужно было беспокоиться о Тессе. Она была далеко-далеко. Колин держал меня рядом с собой, но он делал это как друг, безопасно и спокойно. И всё же я предпочитала сидеть с ним в дружбе, чем с любым другим в любви. Кем были вообще другие? Бледные, прозрачные тени.

– Как это вообще было - твой первый раз?
– спросил Колин, как будто точно знал, о чём я думала. Я вздохнула так драматично, что он рассмеялся, небольшое, полное жизни сотрясение за моей спиной. Что же, мы были друзьями. Какое это имело теперь значение, рассказать ему об этом печальном инциденте? И я была благодарна поговорить о чём-то другом, а не о нас.

– Мне было стыдно.

– Стыдно?
– спросил Колин с некоторым удивлением, и его прохладное дыхание коснулось моей шеи.
– Я уверен, что ты так же разумно и хорошо подготовлено отнеслась к этому, как к каждой из твоих контрольных работ.

Ха-ха. Да, так и было. Но это никак не помогло.

– И всё же мне было стыдно. Сначала за себя, потом за него, потому что он даже не заметил, что я чувствовала себя при этом не особо хорошо и ...
– Я замолчала. Может быть, мы и были теперь хорошими друзьями, но легко этот разговор мне всё равно не давался. Тем не менее, я продолжила.
– Он был так растроган этой вещью и самим собой, был в такой эйфории, говорил о том, как это было классно. Он просто не видел, что моя улыбка была не настоящей и что я в сущности ничего в это дело не внесла, кроме как раздеться догола и лечь на его кровать.

– Смотря по обстоятельствам, это может быть даже очень много, - заметил Колин, и я услышала по тону его голоса, что он улыбался.

– Хм, - сказала я и провела игриво по его пальцам. Я наслаждалась тем, что была в состоянии сделать это, даже если в этот момент это мало что для меня значило. Я это делала. По собственной воле. Это удерживало мой гнев в узде. Я могла смотреть на это, как на хороший фильм.

– А каким был твой первый раз?
– спросила я и в тот же момент прикусила себе язык. Глупый вопрос, госпожа Штурм, очень, очень глупый вопрос.

– Не такой хороший, - ответил Колин сухо.
– Меня изнасиловали.

– О, это хорошо!
– вырвалось у меня с ясно слышимым облегчением. Ему было неприятно с Тессой. Большего мне не нужно было знать.

Колин снова рассмеялся.

– Я высоко ценю твоё глубокое сострадание, Эли.

– А потом?
– продолжала я расспрашивать дальше.
– С обыкновенными человеческими женщинами?

– Это не всегда было плохо. Но в большинстве случаев я в какой-то момент чувствовал, что они этого по-настоящему вовсе не хотели, пугались и всё же продолжали делать дальше, чтобы понравиться мне. Это лишало меня любых близких отношений. Я всегда сбегал от них ещё до завтрака.