Расплата

Вамех остался один. Что она хотела сказать ему? Может быть, то, о чем вчера рассказал Ясон? Если так, значит она не любит Ясона. А! Какое ему дело, кто кого любит? Пусть сами в этом разбираются. Вамех стоял на краю тротуара, по привычке сложив на груди руки. Через дорогу, на той стороне улицы, впритык друг к другу выстроились одноэтажные дома — столовая, книжный магазин, универмаг, гастроном, парикмахерская. Люди входили в двери и выходили обратно. За магазинами тоже стояли дома. Над домами возвышалась зеленая крыша вокзала. Там заканчивался этот маленький городок. И по городку совершенно не заметно, что сегодня здесь произошло несчастье. Вамеху стало невыносимо тоскливо, захотелось покинуть этот город, но он все не мог решить, уехать ему или остаться. Его удерживала какая-то обязанность по отношению к некоторым в этом городке, и хотя она была бесформенной и неопределенной, но настолько сильной, что не давала ему права покинуть этих людей и снова затеряться где-то.

14

Невыносима жизнь того, кто живет только прошлым и не находит в себе сил преодолеть минувшее. Только надежда и стремление к новизне делают жизнь привлекательной и интересной. К счастью, обычный человек удивительно быстро забывает прошлое, и лишь немногое из пережитого смутно сохраняется в его памяти. Едва ли десяток дней из десятка прожитых лет помнится ясно и отчетливо. В этом есть свое значение, потому что в противном случае жизнь была бы невыносимой, и все-таки странно, что человек забывает примечательные в свое время минуты, забывает былые увлечения, страсть, волнение, разочарование, боль и радость, которые казались такими значительными, когда он переживал их. Все стирается в памяти, все обесцвечивается. Время и вправду лучший лекарь. Время уносит прошлое, вымывает из памяти хорошее и плохое, совершившееся когда-то. Все забывается, и время заставляет нас жить реальной жизнью. Но пока рана свежа, человек не знает, как залечить ее, не находит путей, ведущих к исцелению, потому что он переполнен случившимся, принадлежит ему, а не сиюминутному, и поэтому представляется, что боль никогда не утихнет.

Два месяца скитался Вамех. Много городов и местечек сменил он за это время. Ночевал, где попало, — на скамьях вокзалов, в скверах на траве, в старых, заброшенных домах… Со множеством людей сводил его случай — со стариками и молодыми, с плохими и хорошими, с тружениками и бездельниками, но ни с кем не заводил он дружбы. Иногда сутками маковой росинки не бывало во рту, иногда он разделял компанию со случайными знакомыми в какой-нибудь столовой, или на базаре, или в винном погребе, у штабелей пустых ящиков. Выпадали дни, когда Вамех безобразно напивался, случалось, неделями не брал в рот хмельного. Иногда приходилось драться. Он даже старался нарваться на поножовщину, но судьба хранила его. Бродил он по каким-то дорогам, ездил на попутных машинах. Трясся в товарных или пассажирских поездах, совсем не печалясь о том, куда забросит его судьба, в какой край занесет, что ожидает его и как сложится завтрашний день. Он искал забвения, и частая перемена мест помогала ему — не оставалось времени на воспоминания, на раздумья, на углубление в самого себя.

Все кончилось больницей в провинциальном городке. Целую неделю, лежа на больничной койке, пока его тело, измученное беспорядочной бездомной жизнью, набирало сил, Вамех размышлял о том, как ему жить дальше, потребно ли все то, что он делал до сих пор? В конце концов, должен же он набраться смелости и взглянуть действительности в глаза, какой бы тяжкой ни была она? Он знал, что человек привыкает ко всему, приспосабливается к сегодняшним обстоятельствам, и стоит миновать вчерашнему — хорошему или плохому, — как ему кажется, что всегда было так, как сегодня. Он знал, что прошедшее забывается скоро, и чем быстрее исчезает память о прошлом благополучии или злоключении, тем счастливее человек. Вамех понимал разумность этих умозаключений, но чувства его, в противовес разуму, не только не разделяли правомочность такой точки зрения, но и не верили в возможность забвения. Вамех не надеялся, что сможет забыть случившееся однажды, и с недоверием относился к мысли о возможном конце мучений. Он твердо знал, что никогда не изгладится из его памяти случившееся и воспоминания не позволят ему смириться с жизнью. Как быть? Он не находил ответа.

Был единственный путь, единственный выход, единственное спасение — не бегство, не стремление забыть прошлое, но забвение личного. Вамех должен отрешиться от своего собственного «я», вернее отречься от своего права на счастье. В конце концов, человек существует не только для того, чтобы самому быть счастливым. Может же он приносить счастье другим? Может быть, в этом жизненное назначение Вамеха? Но какое счастье способен он дать другим, когда принес величайшую беду самому близкому человеку? Чтобы облегчить бремя других, надо быть чистым, а Вамех казался самому себе чудовищем. Именно поэтому терялся он, раздумывая, на что решиться, какую из дорог предпочесть? Уехать из городка или обосноваться здесь? Уехать? Тогда водоворот, который швырял его, как волна щепку, и наконец вверг в больницу, снова начнет носить его по свету, по ночным вокзалам, по замызганным забегаловкам бог весть каких окраин… Остаться здесь? Начать все сначала? Попытаться облегчить жизнь незнакомым людям? Как? Он не знал. Может быть, продолжать жить, руководствуясь старым принципом, который он считал единственно справедливым, благородным и приемлемым для себя: охранять добро и противостоять злу? Но ведь он и раньше придерживался его? Однако сейчас многое представало в новом свете. Он должен отказаться от личного счастья, не пытаться устроить личное благополучие, потому, что они невозможны. Всю свою энергию он должен направить на то, чтобы приносить пользу другим, а не себе, это должно стать его трудом, его каждодневной обязанностью, отличительным признаком его бытия, а не средством наслаждения собственной добродетелью. Только такая жизнь позволит ему забыть грех, тяжесть которого не дает ему распрямить плечи. Однако Вамех так и не решил, уехать ему или остаться.

И вот гибнет Таурия. Все взбудоражены этой смертью. Вамех забыт, забыта его стычка с Шамилем. Незначительной и мелочной выглядит случившееся с ним перед лицом смерти.

Вечером Вамех пришел к Дзуку. Он сел на скамью в дальнем углу двора и смотрел на народ, который до самой ночи приходил сюда. Почти все были знакомы. Алиса и Джемал пришли вместе. Явился доктор Коция. Шамиль, Резо и еще несколько парней, которых Вамех видел впервые, сгрудились под деревом у веранды и вполголоса переговаривались. Ни один из них даже не оглянулся на Вамеха, хотя все знали, что он здесь. Теперь было не до него. Одноногий инвалид, тот самый, что утром раскланялся с Вамехом, снова кивнул ему. Вамех сидел и думал о Таурии. Вот кто действительно был несчастным. Все для него кончилось. Тело его пока еще существует, как некий предмет, обладающий определенной формой, но потерявший всякое назначение.

Люди поднимались в дом, пожимали руку Дзуку, уверенные, что искренне выражают сочувствие, ободряют убитого горем человека, отдают свой последний долг покойному, и, немного помешкав, спускались во двор и после недолгого разговора расходились по домам.

Все эти дни приходил Вамех к Дзуку и каждый день видел одно и то же, — во дворе ни на минуту не утихала суматоха. Приятели и соседи Дзуку с деловым видом носились по двору, спорили по поводу всяких пустяков, каждый старался главенствовать, отдавать приказания, все без причины раздражались и с такой бурлящей энергией готовились к поминкам, словно они имели решающее значение как для покойника, так и для его единственного друга, словно помимо поминок невозможно выразить свое горе и уважение к памяти погибшего, словно и вправду зазорно придать тело земле без непременной попойки. Возможно, что в свое время этот обряд был необходим, иначе он бы не возник, но сегодня в нем виделось что-то неестественное, неприятное, варварское. Это застолье, которое непременно сопровождает похороны, сейчас представлялось всем куда более важным, нежели то, что Таурия покинул этот мир, что его нет и никогда больше не будет. Измотанные люди с утра до вечера носились по городу в поисках вина, риса, фасоли, не задумываясь над трагедией Таурии, охваченные одним беспокойством — хватит ли провизии, чтобы накормить ораву соболезнующих. А горемычный Таурия лежал на столе посреди комнаты и не подозревал, сколько людей заняты его похоронами, сколько их носится, суетится и беспокоится, сколько времени и энергии расходуют эти люди, которые раньше, пока он был жив, ни разу не позаботились о нем, не знали, в чем он нуждается, да и кто он такой вообще… Безмерным было бы удивление Таурии, если бы он увидел, сколько людей считают себя его ближними.

В день похорон народ переполнил двор. От стен до забора протянулся брезентовый навес. Беспрерывно подходили все новые и новые люди. Весело беседующие женщины, едва войдя в калитку, внезапно, словно по чьему-то неприметному знаку, принимались кричать и причитать. Потом вся процессия направлялась в зал, где лежал покойник, обступали Дзуку, рыдая и голося еще пронзительней, и, наконец, успокоясь, с чувством выполненного долга спускались во двор, где специально поставленные люди приглашали всех под огромный брезентовый навес, натянутый над столами. И те, кто минуту назад убивались и рыдали, сейчас спокойно и смачно уминали фасоль и рис и степенно беседовали. Нельзя сказать, что никто из них не скорбел, не жалел Таурию, напротив, все были искренне огорчены, но печаль не отбивала аппетита и не мешала набивать брюхо.

Вамех стоял, все так же скрестив на груди руки, с грустью и огорчением наблюдая за происходящим.

Потом он вышел со двора и направился к кладбищу. Там не было ни души. Могильщики куда-то отошли, оставив готовую четырехугольную яму. Грустью веяло от стройных кипарисов. Огромная, оплетенная плющом липа замерла и оцепенела в таинственной тишине. Вамех опустился на чью-то могильную плиту. Внизу расстилалась долина, виднелся городок, железная дорога, шоссе, река и бесконечные нивы. Выше по косогору, на котором разбили кладбище, на обрывистой и неприступной вершине высилась старинная, крепкая еще, но заброшенная крепостная башня с обвалившимися зубцами, по преданию, резиденция одного из колхских царей. Плющом и мхом заросли ее стены, и на фоне лесистых хребтов она проступила где белой, а где зеленой, словно замаскированная неумелой рукой. Вамех сидел на надгробном камне и думал. Кто расскажет, какой вид открывался отсюда века назад? Дремучие леса были богаты зверем, болотный пар застилал низину. Жил здесь народ, совершенно отличный от современного, кутался в звериные шкуры, расписывал свое тело охрой, но уже умел ковать превосходную сталь и отменно владел ею. Иным был тогда мир, иными были стремления людей, иной была оценка всех явлений. Но какое значение имеет сегодня то, что было? Никакого. Что есть «было» для сегодняшнего дня? Ничто. Жил некий человек, был красив, счастлив, но что означает для нас это «жил»? Ничего, абсолютно ничего! Только то, что существовал он и нет его. Реально ли это «был» сегодня?

Вамех сидел на надгробной плите. Кто покоится под этим надгробием, сколько веков лежит под ним? Время стерло надпись на камне. Но там, в глубине, находятся останки того, кто некогда назывался человеком, ходил по земле, дышал, смотрел на мир, обладал своеобразным лицом и голосом, был личностью, по своей внутренней сущности единственной среди всего народонаселения земли, и думал о смерти, ибо он был человеком. Миллионы и миллионы лет существовала вселенная до его появления на свет. Но вот он родился, жил и умер. Он умер, и с момента его смерти прошел миг, потом еще один, пролетели минута, месяц, год… Обтесали это надгробие, высекли на нем надпись: кто лежит здесь, сколько лет было его жития. Пронеслись еще годы, течение времени и ненастье стачивали камень, смывая буквы, и сейчас никто не знает, кто покоится под этим камнем, мужчина или женщина, юноша или старик, злодей или святой… Прошли десятилетия, пролетят еще миллионы и миллиарды лет, бесконечно протянется время со дня его смерти, как бесконечно тянулось оно до дня его рождения, но этого человека не будет больше никогда и не будет ему места во вселенной. Вамех терялся в сомнениях — да существовал ли этот человек вообще? Не минутным ли миражом вспыхнул он в бесконечности мирозданья, потому что бесконечность времени поглотила краткое мгновение его жизни? Может быть, все странная иллюзия? Ведь и само понятие «время» так же приблизительно, как, например, «начало» и «конец»? Все условно, и темна истинная сущность явлений. Не существует предмета, который воочию являл бы себя со всех возможных точек зрения. Таков и человек. Что же в таком случае реально? Что есть действительность?..

Траурная музыка вторглась в раздумья Вамеха и вспугнула их. Похоронная процессия с гробом Таурии подходила к кладбищу, Вамех поднялся и пошел прочь. Идя между могилами, он подумал, что жизнь все-таки нечто иное. Главное — это человек, боль и горе человека. Человек — центр мироздания, — думал Вамех, — ему подчинено все, его разумом рождены все проблемы, которые он поставил и теперь старается решить. Невозможно, чтобы над ним довлело нечто более могущественное, чем он сам. Размышления о законах мироздания нужны человеку, чтобы понять свою роль и место в мире. Не отвлеченность, а земная, каждодневная жизнь человека волновала Вамеха, и ему захотелось облегчить ношу каждого. Жизнь — это действие, а не только размышление, — так теперь думал он.