Распутье

Сонин узнал от друзей о свержении царя, тут же приехал в Каменку и уже здесь узнал об аресте Шишканова. Бросился к Бережнову. Бывший наставник насупленно встретил своего противника, но промолчал. Не такие уж они враги, чтобы надо было за ножи хвататься. От Бережнова Сонин узнал, что уже избрана волостная земская управа. Лагутин отказался вмешиваться в политические распри. Стал нейтральным. Избрали председателем Коваля, членами – Мартюшева, Хомина, Бережнова, начальником милиции – Рачкина. И на первом же заседании вынесли решение расстрелять Шишканова. Правда, Бережнов снова подал голос против расстрела:

– Воевал, мытарился, многажды ранен. И вообще, Шишканов – это мой грех, его каторга – дело моих рук. Пусть живёт. Выслать, и будя.

– Он снова вернется. Такие люди, товарищ Бережнов, из своих земель не уходят, они могут уйти только в землю, – пророкотал Мартюшев. – Расстрелять!

– Непонятный вы человек, товарищ Бережнов. Ваша мягкотелость может нам боком выйти, – пожурил Бережнова Коваль.

После всего услышанного в Каменке Сонин был удивлен, когда Бережнов, несмотря на их очень непростые отношения, попросил спасти Шишканова.

– Будь он другим человеком, то не погрешил бы перед земством, а он сам по себе, он смелый и сильный человек. Спаси, Алексей Степанович. Свою братию я гоняю, как вот и тебя, но Шишканова жаль. Сделаешь?

– Не сомневайся.

– Коваль установил пароль, вы должны сказать охране «анархия», они вам ответят «мать порядка». Смените, а там уж вершите дело сами. Коваль, тот хошь и делает дело, но сдаётся мне, всё это идет не от души, а от корысти.

Холодище. За стенами кутузки ночь, сочно хрупает ледок под ногами стражников. Шишканову вечером прочитали приговор, мол, за смуту, большевизм, за раздоры среди народа приговорен к расстрелу. Какая бездарная смерть… Тем более погибнуть от рук дружка Коваля. Погибнуть и ничего не сделать! Друг… Значит, не каждый друг может быть другом. Неужели Семен враз из человека стал зверем? И всему виной Бережнов. Он бросил на каторгу, он, наверное, убедил Коваля убрать его. Позже тот же Бережнов уберет и Коваля. Он ему нужен на первый случай… Утром с ним будет покончено. Карликовые властители таежной республики не отменят приговора. А могло быть иначе, если бы Шишканов не повел здесь политику с чисто большевистской точки зрения. Надо было лавировать, подбирать друзей и среди богачей, просто быть мудрее и гибче. Прошибся, а ошибка будет стоить жизни.

В теле слабость, ноги стали ватными, страх сдавливал грудь. Умереть… Боялся смерти на фронте, но там всегда была думка, что не убьют. А здесь, здесь убьют и глазом не моргнут. А кто не боится? Кто спешит в небытие? А, то-то. Вырваться, выжить… Но как? Не вставать же на колени перед врагами? Не вымаливать же жизнь ценой предательства делу революции? Нет и нет. Смерть, как это ни странно, должна быть почётной, почётной в смелости человека. Труса никто никогда не вспомнит, и трусости не простят. Отвернутся с презрением. Значит, надо держать голову выше, принять смерть достойно. Хватит дрожать осиновым листом. Всё…

Шишканов, чтобы согреться, ходил по тесной кутузке, бил себя руками по бокам, приседал.

– Тпру! Стой, дура!

– Пароль?

Смены что-то буркнули. Разошлись.

– Не упустите, утресь всенародно будем расстреливать.

– Не упустим.

Голос знакомый, но чей? Застонал. Убьет его Семен Коваль. Сволочь, анархист, дезертир! Как его на фронте не пристукнул! Знал бы, что он пойдет на такое, то не дрогнула бы рука.

Коваль перед Февральской революцией дезертировал с фронта. Бежал с дружками в Петроград. Там уже твердо встал на позиции анархизма. По душе он ему пришелся: безвластие, федерации, возможно, и ему удастся встать во главе народа…

Звякнул пудовый замок. С хрустом вышел из косяка пробой. Распахнулась дверь. Торопятся, сволочи! Втихаря хотят расстрелять. И народу слова не скажешь. А речь Шишканов уже приготовил.

– Валерий Прокопьевич, выходи! Да не мешкай! Это я, Сонин с друзьями. Господи, да неужели не можешь пошевелиться? Хватятся, всех постреляют. Со мной Арсё и Журавушка, скоростно вызвал я их на помощь. Поди в сани, вот те тулуп. Ну, парни, с богом, не жалейте коней. Я покручусь здесь, ежли что, то уйду в сопки. Гоните в наше тайное зимовье. Пошел!

Пара сильных коней рванула с места и понесла санки по леденистой дороге. Мерцали далекие звезды, скрипели и постанывали под ветром деревья, пуржил март…

Бережнов и Коваль сидели в боковушке, лениво пили медовуху, так же лениво перебрасывались словами. Всё будто мирно, но глаза у каждого далеко не мирные. Они-то и выдавали душевную суть. Они рассказывали. Коваль уводит глаза в сторону, то же делает и Бережнов.

– Значит, будем жить без царя, а может быть, и без бога, так я понимаю? – лениво, похоже, без цели, пытал Бережнов Коваля.

– Без царя – это точно, сами будем царями, а вот без бога – того сказать не могу.

«Ну и скотина же ты! Похуже будешь моих наушников – Селедкина и Красильникова, – с раздражением думал Бережнов. – Во цари метишь! Уже чуть ли не царь: кошёвка, медвежья полость, сапоги со скрипом, денег полон карман. Худой человек. Хотя говорит дело и в дело…»

«Гад, посмел против меня выступить! Дай срок, пойдешь за Шишкановым. Припомню я тебе нашу каторгу! Царь таёжный!» – мысленно угрожал Бережнову Коваль.

– Тяжко будет народу, ежли всякие брандахлысты будут к нему подвязываться. Тяжко… – тянул Бережнов.

– А кому сейчас легко? Никому не легко. Наша задача – не допустить сюда большевизма, рвать его с корнем. Остальные партии нам не страшны. Сплошь говоруны, сплошь трусы, вот большевики – те опасны, как черная оспа, как холера. Всех сметут и всех передушат. Они четко понимают, чего хотят, куда поведут народ.

– А ты, ты разве не чётко понимаешь, что и как?

– Чётко, но поймет ли нас народ?

– Если не поймёт, значит, не чётко. Выходит, народ скорее поймёт большевиков? Так надо понимать?

– Это потому, что большевики поведут за собой бедноту, а ее у нас больше в десяток раз, чем людей с достатком. Вот пообещай тебе царство, рази ж не пошел бы ты за этим обещанием? Пошел бы, потому что это твоя извечная мечта. Большевики пообещают народу всё, поведут за собой. Земля, воля, разная разность. Вас почнут душить, притеснять. Значит, еще одна война. Мы, анархисты, не хотим насилия, не хотим войны, а большевики ее хотят, они ее сделают.

– Похоже, что вы, товарищ Коваль, боитесь?

– Не очень, но опасения есть.

– Значит, ваша программа не до конца продумана?

«Похоже, ты прибыл сюда порадеть о себе. Что же делать с тобой? То, что ты постараешься подмять меня под себя, это точно. А ежли я не дамся? Нет, спешить не надо. Коваль нужный мне человек, а когда станет ненужным, то прикончу, и весь сказ. Значит, жить дружно, драться за мечту вместе», – прикидывает Бережнов.

А Коваль свое: «Да, нелегко мне будет с тобой, Бережнов. Не Шишканов мой враг, а ты. С тем бы я еще мог сговориться, а с тобой будет трудно. Твоя братия тут сильна, да и ты силен, подомнёшь – и не пикну. Однако спешить нельзя, без Бережнова я никто…»