Распутник

Пенелопа опустила гинею в его протянутую ладонь и проследила взглядом, как он прячет ее в свой карман, а затем отвернулась, глядя на Пиппу, хохочущую в кружке молодых женщин.

— Лорд Каслтон сделал Пиппе предложение.

Он не шелохнулся.

— И?

— И Она скажет «да». — Он не ответил. — Но они — неудачная пара. Она заслуживает шанса на большее.

— Она не обязана говорить «да».

Пенелопа искоса посмотрела на него.

— Я удивлена, что ты это говоришь. Разве не в твоих интересах как можно быстрее выдать ее замуж?

Он смотрел в сторону и долго молчал.

— Ты же знаешь, что в моих. Но я не считаю нужным выдавать ее силой.

— Только меня?

— Пенелопа, — начал было он, но она оттолкнулась и быстро покатилась вперед, чувствуя, как холодный ветер овевает ее щеки, желая никогда не останавливаться, укатить прочь от этой странной, навязанной ей жизни. Она обогнула большую группу людей, и тут он нагнал ее и взял за руку, замедляя скольжение. — Пенелопа, — повторил он. — Пожалуйста.

Наверное, все дело было в слове. В мягкости, с которой он его произнес. Будто она могла сделать вид, что не слышит, и он бы ее отпустил. Но Пенелопа остановилась и повернулась к нему. Из-под коньков полетела ледяная крошка.

— Предполагалось, что я это остановлю, — заговорила она, понимая, что вкладывает в слова слишком много чувств. — Предполагалось, что с моей помощью у них будет совсем другая жизнь. Браки, построенные на большем, чем только...

— Чем только щедрое приданое.

Пенелопа отвернулась.

— Предполагалось, что у них шансы на удачу будут выше, чем у нас. Ты дал мне свой залог.

— По крайней мере у одной — будут. — Майкл показал на дальний конец озера. Пенелопа проследила за его рукой и увидела Оливию и Тоттенхема, погруженных в беседу, румянец на щеках Оливии и широкую улыбку на лице Тоттенхема. — У него огромное состояние, а репутация достаточно незапятнанная, чтобы однажды его назначили премьер-министром. Если они договорятся, это будет грандиозный брак.

— Они одни? Вдвоем? — Пенелопа заскользила в их сторону. — Майкл, мы должны вернуться!

Он взял ее за руку, замедляя скольжение. Майкл держал ее крепко, и она перестала сопротивляться, и тогда он начал кружиться, так что у нее не осталось выбора, только следовать за ним, глядя ему в лицо. А затем он обнял ее, словно они танцевали, и заскользил в некоем подобии вальса, пока они не откатились достаточно далеко от подслушивающих ушей.

— На нас все смотрят!

— Пусть их. — Он обнимал ее крепко и шептал на ухо: — Ты помнишь, каково это — проводить первые, самые трепетные минуты наедине со своим кавалером, когда у тебя просто дыхание обрывается?

— Нет! — Пенелопа попыталась вырваться. — Майкл, мы должны вернуться.

Он продолжал медленно кружить ее.

— Мы вернемся через несколько минут. А пока ответь на вопрос. За тобой многие ухаживали?

— За мной никогда не ухаживали. Во всяком случае, не до потери рассудка.

Невозможно поверить, что она призналась ему в этом!

— Разве твой герцог не добивался тебя изо всех сил?

Пенелопа рассмеялась.

— Ты когда-нибудь встречался с герцогом Лейтоном? Он не из тех, кто стремится добиваться.

— А другие?

— Какие другие?

— Другие женихи, Пенелопа. Наверняка хоть один из них старался...

Она помотала головой и огляделась в поисках сестер, страшно боясь, что их сейчас заметят. Филиппа стояла в самой середине сверкающего катка в группе девушек. — За мной никогда не ухаживали так, чтобы у меня оборвалось дыхание.

— Даже Томми?

Нет. Она должна была это сказать, но не хотела. Не хотела предавать друга. Не хотела, чтобы Майкл понял — она для всех была всего лишь средством достижения цели... в том числе и для Томми.

— Я думала, сегодня мы не говорим о Томми.

— Ты его любишь?

В его голосе звучала настойчивость, и Пенелопа поняла, что он не отстанет, пока она не ответит. Она пожала плечом:

— Он близкий друг. Конечно, он мне небезразличен.

Его глаза потемнели.

— Я вовсе не об этом, и ты это знаешь.

Пенелопа не стала делать вид, что не понимает. Она сказала ему правду, хотя и знала, что этим признанием даст ему в руки власть, но ей было уже все равно, потому что она хотела хоть чего-нибудь настоящего в их отношениях.

— От него у меня дыхание тоже не обрывалось.

Мимо прокатился маленький ребенок, не старше четырех-пяти лет, следом за ним скользили извиняющийся отец и хохочущая мать, сделавшая в их сторону реверанс. Пенелопа улыбнулась и помахала им, а потом негромко произнесла:

— Возможно, в этом и заключается проблема. Может быть, я слишком долго ждала, когда оборвется дыхание, и пропустила... ну... все остальное.

Он ничего не ответил. Она подняла глаза и увидела, что он смотрит вслед той же веселой семье. Майкл долго молчал, а потом очень серьезно посмотрел на Пенелопу, и она не смогла отвести глаз. Они все кружились и кружились в подобии вальса, и в воздухе между ними словно что-то сместилось.

— Я очень счастлив, что ты не вышла за Лейтона, или за Томми, или за любого другого, не умеющего ухаживать, Шестипенсовик.

Никто, кроме Майкла, никогда не называл ее Шестипенсовиком, глупым прозвищем, которым наградил ее много лет назад, заявив, что для него она дороже пенни.

В то время это прозвучало очень мило — прелестная шутка, чтобы заставить ее улыбнуться. И сейчас ничего не изменилось.

У нее вдруг потеплело на душе, но сразу следом возникли вопросы, куда более серьезные, чем это прозвище:

— Это честно? Или это фальшивая честность? Кто ты сейчас? Ты настоящий? Или некое подобие мужчины, которого, по твоему мнению, они хотят в тебе видеть? Только не говори мне, что это не имеет значения, потому что сейчас... вот в эту самую минуту... это важно. — Ее голос стал совсем тихим. — Хотя я не знаю точно почему.

— Это правда.

И может быть, она в очередной раз выставила себя дурочкой, но Пенелопа ему поверила. Они долго стояли там, его глаза в пятнышках серого, золотого и зеленого напряженно смотрели на нее, словно они остались на этом озере только вдвоем, словно весь Лондон не хохотал и не скользил вокруг них, и Пенелопа вдруг подумала — а что могло бы случиться, не будь тут Лондона? Или Лондон просто перестал бы что-то значить?

Майкл был так близко, исходивший от него жар — таким настоящим и искушающим, и она подумала, что сейчас он ее поцелует.

Нет.

Она отпрянула раньше, чем он успел это сделать.

Она не вынесет, если окажется, что он просто опять ее использует.

Пошел снег, припудрил поля его шапки в тонкую полоску и плечи прекрасно сшитого пальто.

— Я должна вернуться к Оливии до того, как они с Тоттенхемом решат бежать. — Пенелопа помолчала. — Спасибо за этот день.

Она повернулась и покатила прочь, остро ощущая утрату. Неправильно, что он может заставить ее так сильно его желать — так быстро, одной-единственной мягкой улыбкой или добрым словом.