Расщепление

"Кладбище!"

Уже забытое болевое кольцо Сатурна тут же материализуется и сдавливает голову болью снаружи, в то время как другая боль пытается взорвать череп мой изнутри.

– - Мя-я-у-у-у!!!... Мя-я-у-у-у!!!... -- вопит Кот, подобно иерихонской трубе.

Люди у костра поднимаются, оборачиваются ко мне. Их лиц я не вижу, но ощущение, что знаю каждого из них, становится все сильнее.

Воздух, несущий в себе саму душу полыни, обжигает гортань, я задыхаюсь и сквозь кашель пытаюсь разглядеть стоящих у костра, но вижу лишь контуры на фоне яркого мятущегося пламени.

Вдруг за костром возникает движение и словно из пламени появляется человек -- цыганка, ее я узнал тотчас же!

Звук несущейся к земле авиационной бомбы заполняет собой все вокруг, и я ощущаю, как моя голова взрывается, разбрызгиваясь фейерверком мозга, полыни, времени... ПАМЯТИ...

"Позолоти ручку, дорогая, что было, что будет..."

...Я кричу и вырываю свою руку из горячей маминой ладони. Я бегу, куда глаза глядят, бегу, бегу... спотыкаюсь и падаю. Я лечу вниз, во тьму...

В кромешной тьме я открываю глаза. В голове слет юных барабанщиков, и каждый из них долбит в свой проклятущий инструмент. Напротив -- два невероятно мудрых, по-прежнему нетерпеливых и голодных зеленых глаза.

– - Задолбал... -- обреченно бормочу я и, превозмогая нежелание, опускаю ноги с кровати.

ГЛАВА 13,

жена, похмелье и другие неприятности

объединяются против нашего героя

Наступившее утро одарило меня громкими и препротивными воплями будильника -- телефон вибрировал, прыгал и верещал -- и какой-то особенно извращенной головной болью. Поднимаясь с кровати, я мечтал лишь об одном -- об острой гильотине. Когда же я вышел из спальни, то в дверях квартиры застал Анютку. Она стояла с неизменной спортивной сумкой на плече (ее плавание по утрам меня восхищает и убивает одновременно) и огромным портфелем в руке. Взгляд моей чаровницы медленно поднялся от моих ступней к моей голове, и, когда наши глаза встретились, я услышал (неужели я это заслужил? не помню):

– - Ты был как свинья.

Во взгляде Анечки содержалось столько укора, что я оторопело замер. Когда же мысли, все еще растворяемые остатками выпитого вчера спиртного, сложились в какие-то слова, в прихожей никого, кроме меня, уже не было. Входная дверь закрылась со звуком мягкой дорогой тяжести, в замке трижды провернулся ключ, а я продолжал стоять и просто смотреть перед собой. Мой мыслительный механизм явно барахлил, он пыхтел, скрипел и никак не мог разогнаться.

Пребывая в состоянии эдакого полусуществования, я поплелся на кухню и здесь обнаружил Кота. Он, напряженный как струна, сидел на подоконнике и наблюдал за птицами, устроившими тусовку на соседском балконе. Увидев меня, о птицах Кот сразу забыл, спрыгнул на пол и, заговорщически посмотрев мне в глаза, стал тереться о мою ногу.

– - Экий ты все-таки... -- сказал я и в качестве своеобразного поощрения легонько пошлепал Кота по бокам. Тот тут же запрыгнул на стул, где лежал его чесальный коврик и, в ожидании длительного массажа, стал крутиться на нем, поглядывая на меня.

Но до игрищ ли было мне? После событий вчерашнего немыслимого дня, обильных вечерних возлияний и ночи, потешившей меня невнятным кошмаром, который я тем не менее помнил до последнего жеста, до малейших эмоций, мне хотелось совсем другого.

Таблетка антипохмелина -- раз, таблетка -- два, ну и три -- до кучи.

Я надеялся на чудо, но его не случилось: боль не ушла, она лишь слегка притупилась и по-прежнему ощущалась как нечто живое, скребущееся внутри головы. Все утро прошло под созвездием мерцающего похмелья.

На завтрак я ограничился лишь парой чашек эспрессо и, продолжая мучиться головой, отправился на работу.

Жужжащий сегодня особенно яростно офис встретил меня простреливающими мозг телефонными звонками, немыслимо громко разговаривающими коллегами, а ближе к обеду добил невозможно отвратительным запахом булочки с корицей.

"Что б вы подавились этой булочкой", -- думал я, адресуя свое пожелание неизвестному гурману и почти задыхаясь от приторно-сладкого запаха.

Добавить другие нелестные пожеланиями я не успел: зазвонил мой телефон, не рабочий -- мобильный.

– - Алло, -- пробормотал я.

– - Привет, это...

Я увидел, как кожа на моей руке покрылась ордой огромных мурашек.

– - ...Леха.

Я молчу. Мурашки на руке шебутятся, толкаются и меняются местами.

– - Срочно нужно поговорить, -- безапелляционно раздается в трубке, -- приезжай на... -- и он назвал станцию метро.

Человеческие качества, каковые меня бесят больше всего, -- это беспардонная наглость и наплевательство на интересы других (особенно на мои), как случилось в эту минуту. Леху -- или то, что казалось Лехой -- совсем не интересовало, могу ли я приехать, хочу ли в конце концов, -- приезжай и все.

– - Нет, -- ответил я и отключился.

Если краткость -- сестра таланта, то сейчас я стоял на пороге гениальности.

Возмущение, моментально взбурлившее во мне, не только изгнало орды мурашек, но и свершило долгожданное чудо -- головная боль вдруг ушла и мне сразу похорошело. В один миг солнышко за окном стало маняще желанным, офисные разговоры и трезвон телефонных аппаратов напрягать перестали и даже запах булочки с корицей, хоть еще раздражал, но ощущался не настолько гадким. Потому-то на следующий звонок я ответил уже с улыбкой, хотя знал -- звонит все он же, настырный живой или нет Леха.

– - Слушаю, -- громче, чем нужно, сказал я.

– - Владимир, нам правда срочно нужно поговорить...

– - О как. Прям срочно-срочно? -- Сарказм в моем голосе просто зашкаливал. -- У вас в загробном мире все делается в авральном режиме?

– - Я не умирал, -- едва слышно раздалось в телефоне.

– - Да ты-ы что-о-о... -- усмехнувшись, протянул я, почему-то в эту секунду ощущая легкое дуновение сострадания.

– - Я все объясню, -- сказал Леха уже чуть громче, -- пойми, это очень важно, для всех.

– - Всех? -- воскликнул я так громко, что на меня стали оглядываться. -- И сколько их, этих -- всех? -- добавил я уже тише.

– - Тут все не так просто... я объясню, -- голос на той стороне вновь стал чуть слышным, а я опять почувствовал, что внутри меня нарастает сочувствие. Мне хотелось съязвить, посмеяться, но ощущение страдания и боли с другой стороны телефона сдержало меня.

– - Сейчас не могу, правда, -- примирительно ответил я, успев назвать себя дураком, -- встреча через двадцать минут и до вечера. Так что лишь после работы. Давай в районе восьми?