Рассекречено. Правда об острых эпизодах советской эпохи
Шрифт:
Сталина, получившего первые отчеты от Ягоды и Агранова, версия мятежа психически нездорового одиночки тоже совершенно не устраивает, и 8 августа 1934 года он пишет указание Кагановичу: «Дело Нахаева – сволочное дело. Он, конечно (конечно!), не одинок. Надо его прижать к стенке, заставить сказать – сообщить всю правду и потом наказать по всей строгости. Он, должно быть, агент польско-немецкий (или японский). Чекисты становятся смешными, когда дискуссируют с ним об его „политических взглядах“ (это называется допрос!). У продажной шкуры не бывает политвзглядов – иначе он не был бы агентом посторонней силы. Он призывал вооруженных людей к действию против правительства – значит, его надо уничтожить. Видимо, в Осоавиахиме не все обстоит благополучно. Привет! И. Ст.».
Установка вождя ясна и недвусмысленна, а нищета комсостава, бытовуха и прочая армейская неустроенность в качестве причин мятежа его не интересуют. Он сразу же диктует следствию свои установки, которые чекисты должны обосновать. А именно: это не выступление одиночки,
В письме от 9 августа 1934 года Каганович сообщал Сталину, что «следствие о Нахаеве разворачивается туго. Он сам заболел, в связи с его попыткой отравления (кто мог пытаться отравить арестанта в чекистской тюрьме, Каганович не поясняет! – Авт.), и трудно поддается допросу. Завтра будут его допрашивать. Остальные показания пока связей не раскрывают». После чего информирует Сталина, что уже послал ему «две маленькие записочки» Николая Куйбышева, члена Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) и руководителя группы по военно-морским делам, «который по моему поручению занялся проверкой осовиахимовских казарм», и записки эти «подтверждают крупнейшие дефекты» в организации караульной службы.
Но главного курортника страны мало интересуют сложности караульной службы в казармах: заговор налицо, пусть и провалившийся, а заговорщики-то где, где остальные карбонарии и их подельники? Не мог же, размышлял вслух товарищ Сталин, это все учинить сам Нахаев, какой-то слушатель академии… До товарищей в Москве наконец-то дошло, чего именно хочет их «хозяин», и тональность переписки резко меняется. 12 августа 1934 года Каганович сообщает «хозяину»: «По делу Нахаева Вы совершенно правы в своей оценке и дела по существу и слабостей допроса. Он пока настоящих корней не показывает. Все его поведение – это подтверждение того, что он иностранный агент. Через пару дней придется окончательно решить вопрос в духе Ваших указаний». Что за пресловутое «решение вопроса», если человек уже сидит и его интенсивно допрашивают?! Вывод напрашивается лишь один: применение физических мер воздействия, пытки, проще говоря.
В тот же день Сталин ответил Кагановичу: «На счет (так у Сталина. – Авт.) Нахаева – нажимайте дальше. Вызовите Корка [26] и его помполита и дайте им нагоняй за ротозейство и разгильдяйство в казармах. Наркомат обороны должен дать приказ по всем округам в связи с обнаруженным разгильдяйством. Контроль пусть энергичнее проверяет казармы, склады оружия и т. д.». 14 августа Каганович вновь информирует Сталина о «разборе полетов»: «Заслушали мы сегодня т. Куйбышева Н. о казармах и об Осоавиахиме (т. Ворошилов уже присутствовал). Подробная записка т. Куйбышева Вам посылается, из нее Вы увидите всю расхлябанность с пропусками в казармы. Объяснять это только тем, что-де Моссовет не выселил всех жильцов из дворов, где расположены казармы, нельзя. Конечно, надо выселить, но вина военных тт. несомненна. Завтра мы подработаем предложение, которое Вам пришлем». И, наконец, о главном: «Нахаев пока не признается в своих связях, мы дали указания вести следствие без дискуссий, а по всем правилам».
26
Август Корк, командующий войсками Московского военного округа.
По всем правилам означало только одно: бить, бить и бить – пока не подпишет все, что от него хотят чекисты. «Как и следовало ожидать, – с чувством глубокого удовлетворения сообщал вождю 28 августа Каганович, – Нахаев сознался в своих связях с генералом Быковым, работавшим в Институте физкультуры. А этот генерал является разведчиком, как пока установлено, эстонским. Надо, конечно, полагать, что не только эстонским. Это пока первые признания. О дальнейшем буду сообщать». Вот! Наконец и первые подельники появились, даже, скорее, организаторы и вдохновители: бывший царский генерал Быков, сослуживец Нахаева по Московскому институту физкультуры. Указание вождя искать в этом деле иностранную разведку тоже выполнено: для зачина нашли пока эстонскую.
Правда, тов. Каганович с информированием Сталина слегка опоздал: еще 26 августа тот получил шифровку от первого замнаркома внутренних дел Якова Агранова: «Сочи. Т. Сталину. Арестованный начальник штаба артиллерийского дивизиона Осоавиахима Нахаев сознался, что свое выступление в красных перекопских казармах (так в тексте. – Авт.) он сделал по указанию своего бывшего сослуживца по институту физкультуры, бывшего генерала Быкова Леонида Николаевича. Нахаеву было известно о связи Быкова через эстонское посольство в Москве со своим однополчанином по царской армии, ныне работающим в качестве начальника эстонского генерального штаба. Особым отделом Быков разрабатывался по подозрению в шпионаже в пользу Эстонии. Последнее время Быков состоял заведующим сектором личного состава института физкультуры. Сегодня он нами арестован. Показания Нахаева направляю почтой. № 2145/. Агранов».
Тема Нахаева исчезает из «курортной» переписки Сталина с подручными. 15 ноября 1934 года уже сам нарком внутренних дел Ягода извещает Сталина, что «царский генерал» Быков тоже во всем сознался: и что дал указание Нахаеву организовать выступление, и что был связан с эстонской разведкой и эстонскими дипломатами в Москве…
Все, дело сфабриковано, Сталин мог быть удовлетворен, а чекисты – почивать на лаврах. Судьба же самого мятежника была предрешена: 5 декабря 1934 года Политбюро по предложению Ягоды приняло постановление о направлении дела Нахаева для закрытого слушания в Военную коллегию Верховного суда СССР. Разумеется, Военная коллегия под председательством Ульриха могла вынести лишь один приговор: расстрел. Был ли Нахаев расстрелян тогда же или чуть позже, в начале 1935 года, пока неведомо, как неизвестно и то, проходил ли по этому делу еще кто-то, кроме него и пресловутого Быкова [27] .
27
Леонид Николаевич Быков, 1865 г. р., выпускник 1-го Московского кадетского корпуса, 3-го военного Александровского училища и Николаевской академии Генерального штаба, генерал-майор (1914). Арестован в 1934 г., расстрелян, по одним данным в 1935 г., по другим – в 1937 г.
А в Осоавиахиме и частях Московского военного округа развернулась зачистка от «сомнительных» кадров. Еще 22 августа 1934 года Политбюро приняло специальное постановление «О работе Осоавиахима». В тот же день принято и постановление «О состоянии охраны казарм Московского гарнизона»: взыскания были объявлены командованию Московского военного округа, Московской стрелковой пролетарской дивизии, сотрудникам Особого отдела Главного управления государственной безопасности НКВД, началась и чистка командного состава Московского военного округа. Попутно Политбюро приняло еще одно постановление с примечательным заголовком: «О квартирном вопросе начсостава Московского гарнизона», признав, что с жильем дела у красных командиров обстоят совсем плохо. А 28 августа нарком обороны Ворошилов, как сообщил Сталину Каганович, «поставил вопрос о снятии Корка. Сейчас т. Корк прислал мне лично письмо с просьбой поддержать его освобождение от поста командующего МВО. Я лично думаю, что вряд ли следует его освобождать. Очень прошу Вас сообщить Ваше мнение». Что там «лично думал» Каганович, Сталина совершенно не интересовало, так что спешить он не стал и от командования войсками МВО Корка отстранили позже, уже в 1935 году.
Так или иначе, но историю Нахаева вождь воспринял более чем серьезно: его шокировало, что при удачном стечении обстоятельств всего лишь один батальон запросто мог совершить переворот. Посему тогда же было решено от греха подальше вывести из Москвы целый ряд армейских частей. Тем паче отчеты Особых отделов гласили: после страшного голода 1933 года и вследствии тяжелейшего положения с продовольствием армия тоже поражена «отрицательными настроениями». Особенно это заметно было в 1932–1933 годах. По данным чекистов, общее количество зафиксированных при помощи стукачей «отрицательных», однозначно «антисоветских» высказываний – антиколхозных, антипартийных и антисталинских – выросло в РККА с 313 762 в 1932 году до 346 711 в 1933 году. Всего же в 1933 году в «отрицательных высказываниях» особистами были замечены 230 080 красноармейцев и краснофлотцев, а также 48 706 лиц младшего начсостава и 55 777 лиц среднего комначполитсостава – свыше 334 тысяч военнослужащих, до 60 % всего личного состава РККА того времени! Только лишь в 1933 году из армии чекистами было изъято 22 308 человек «социально чуждого элемента», тогда же ликвидирована «контрреволюционная группа в МВО» – «Русская фашистская партия», которую якобы создал и возглавлял член ВКП(б) с 1918 года, преподаватель Военной академии РККА В. Н. Ахов [28] … Так что социальная база у потенциальных военных мятежников была – и еще какая, не говоря уже о том, большой любовью среди красноармейцев и товарищей командиров товарищ Сталин тогда явно не пользовался. А уж в том, что мятежники получили бы поддержку ряда высокопоставленных чинов Красной армии, Сталин тогда даже и не сомневался…
28
Ахов Василий Николаевич, 1883 (или 1888) г. р., преподаватель Военно-инженерной академии, арестован 31 декабря 1932 г., обвинен в террористической деятельности, контрреволюционной агитации и пропаганде. 17 февраля 1933 г. приговорен к расстрелу коллегией ОГПУ, расстрелян 21 марта 1933 г. Реабилитирован в 1958 г.
Глава 9. Горький: смерть по расписанию
18 июня 1936 года на правительственной даче в Горках-10 скончался писатель Максим Горький, он же Алексей Максимович Горький, он же – Алексей Пешков. Обстоятельства его смерти были странны, страшны и загадочны, а официальные сводки о ходе болезни нелепы, путаны, противоречивы, полны недомолвок и откровенной лжи, чтобы принять версию ненасильственной смерти. До сих пор даже нет ясности, от чего именно Горький умер: болячек у него хватало, не секрет, что всю жизнь он страдал от туберкулеза, о следах которого в заключении патологоанатомов – ни слова! Казенное медзаключение, путаясь, говорит то о гриппе, то о непонятной «тяжелой инфекции», а казенный же акт вскрытия – о смерти в связи неким «острым воспалительным процессом в нижней доле левого легкого»…