Рассказ о брате (сборник)

10

Позади «мини», под фонарем, стояла отцовская машина. Набросив халат, я помчался вниз, щелкая на ходу выключателями. Мать с отцом неуверенно удалялись по дорожке. На скрип открывающейся двери оба обернулись.

— Заехали вот. Решили взглянуть, что у вас тут делается, — сообщил отец.

— А, так, значит, вы слышали? — я отступил, пропуская родителей.

— Разное болтают, — ответил отец. — Где правда, где вранье — не разобрать.

Мать покосилась на мой халат и голые ноги.

— У вас темно, но машина твоя стоит. А Эйлина-то где же?

— Дома. Отсыпается. А я собирался душ принять. Почти всю ночь канителились. Не спали, — мы прошли в гостиную.

— А Бонни? Уехал? — спросил отец.

— Нет пока. С приятельницей укатил проветриться. Давайте, располагайтесь. Побегу оденусь и Эйлину разбужу.

Они устроились рядышком на диване. Я заметил, что мать поглядывает на разоренное кресло — нет, ни к чему посвящать ее в подробности про волосы миссис Нортон. А у матери голова точно только что из парикмахерской — свежая стрижка, красивая прическа. Волосы темные, без следа седины. Отец в твидовом пальто реглане глядит щеголем. Надевает он его редко, потому что почти весь день суетится в магазинчике. И мать одета красиво и опрятно.

Она обвела глазами комнату. Со стороны ее взгляд мог показаться надменным. Я часто думал, что, доведись ей родиться в другой среде да получить хорошее образование, она не уронила бы себя в любом обществе. Меня забавляло, что я перехватываю взгляды на нее, когда мать приходила на школьные торжества. Тогда я понимал, что мать еще очень привлекательна. Но, безусловно, она с ходу отмела бы малейший намек на злонамеренное заигрывание: презрительно отрезала бы: «Полно дурить, нахал». Они с отцом всегда были дружны и довольны друг другом. Но их ласки я все-таки никак не мог себе представить, хотя и у них, конечно, выпадали минуты крутой нежности. Мать была вполне счастлива такими отношениями, ей не требовалась, как и большинству женщин ее класса, чрезмерная пылкость чувств.

Мысли у меня свернули в это русло, потому что я заподозрил: мать не иначе как решила, что их приход прервал наши воскресные послеполуденные ласки.

— И что же вы все-таки слышали? — обратился я к отцу.

— Тут у вас по соседству убийство будто бы.

— Слухи, будто соседу вашему голову прошибли, — Дополнила мать.

— Увы, все правда. — Я рассказал подробно; они сидели бок о бок, выпрямившись, настороженно — отец никак не выпускал из рук твидовую шляпу.

Когда кончил, они молчали, переваривая новости.

— Погодите! — воскликнул я. — Пойду оденусь да Эйлину разбужу.

Нет, все-таки интересно, подумал я, наклонясь над ней уже не то в четвертый, не то в пятый раз за день, проснется ли она вообще когда-нибудь, если ее не трогать. Я наливался обидой и возмущением: почему она замкнулась, возведя между нами глухую стену? Правильно, мы не только муж и жена, мы любовники. Но ведь мы еще и друзья! Я мягко потряс ее за плечо.

— Эйлина! — затормошил я посильнее. — Эйлина!

Она заворочалась.

— Отстань, Гордон!

— О, господи! — тихонько вспылил я. — Нужна ты мне! Отец с матерью пришли.

Раскрыв глаза, она повернулась:

— Что?

— Старики мои пришли.

— А времени сколько?

— Около семи. Ты уже пятнадцать часов спишь.

— Хорошо.

— Что, хорошо? Я тебе просто говорю.

— Ну и хорошо.

— Вниз спустишься?

— А кто там?

— Да мать с отцом, больше никого. Бонни укатил с Юнис.

— Сейчас.

Вялая, она медленно опоминалась. Захватив одежду в ванную, я сполоснул лицо холодной водой, оделся и пошел вниз. Все вкривь и вкось. Сломался привычный ритм. Отец снял пальто, я забрал его и отнес в переднюю.

— Чайник пойду поставлю.

— Если для нас — не хлопочи, ни к чему, — остановила мать, — мы уже пили.

— Эйлина будет, да и я не прочь.

— Эйлина здорова, Гордон? — безошибочное чутье матери на малейшую шероховатость.

— Да. Утомилась просто, а из-за случая этого развинтилась совсем.

— Соседушка ваша не иначе как умом тронулась. Помнишь, Алек, двоюродную сестру Хилды Ферфакс? Как ей разум-то затмило? Шикарная была, видная из себя такая, да вдруг ей помутило разум. Меланхолия, что ли.

— Голову она никому не проламывала, — внес поправку отец.

— Зато сама в речке утопилась. Сначала травилась таблетками, но ее успели спасти. Так она все ж добилась, чтоб уж наверняка. Слава богу, у нас такого не водится.

Когда вошла Эйлина, отец встал. Он и дома всегда вставал, когда она входила. Он молчаливо гордился невесткой и с готовностью оказывал ей знаки уважения. Мать улыбнулась, внимательно оглядела Эйлину с головы до пят, не упустив ничего.

— А мы-то уж совсем было ушли, — сообщила она. — Хорошо, Гордон дверь отворил наконец.

— Вчера легли уж под утро, я и не спала почти. Пришлось снотворное принять, — объяснила Эйлина. — Гордон вам уже все рассказал, наверное?

А взгляда моего упорно избегает, отметил я.

— Чайник хотел поставить, — сказал я.

— Я поставлю, — сказала Эйлина. — Есть кто-нибудь хочет?

— Мы уже пили чай, — ответила мать. — Эйлина, а ты снотворное не часто принимаешь? Гляди, привыкнешь.

— Да нет! Мне когда-то давно прописали. Я тогда допоздна засиживалась, экзаменационные сочинения проверяла. А потом не могла заснуть до полночи. Гордон небось проголодался? Обедал?

— Нет. Пива выпили с Тедом.

— Чего уж ты, Эйлина! Взрослый поди, — попеняла мать. — Голодный ходит, сам и виноват, — но это она подлаживалась к Эйлине, сама же придерживалась других правил. Мать твердо верила, что мужа надлежит кормить регулярно, досыта, и забота эта целиком лежит на женщине. Заповедь эту может нарушить только болезнь хозяйки.

— Ни к чему принимать чересчур близко к сердцу чужие беды, — продолжала она. — Конечно, как не посочувствовать. Но незачем забирать себе в голову. Пособить-то все равно не можем ничем.

— Что он за человек был, Гордон? — осведомился отец.

— Жену колотил. Мало тебе? Заметь себе, некоторые женщины… — разошлась мать.

— Да, вот на тебя бы кто с кулаками, не позавидуешь тому, — сказал отец.

— Не все женщины одинаковы. Помнишь, как Кристинин муж орал на нее? Каждую субботу. Он пропадает в одной пивной, она засядет в другой, а как сойдутся вечером дома, так он, бывало, лупцует ее до синяков.

— Кто она была-то? Потаскушка.

— Верно. Но она запросто и сдачи давала. Лягалась, кусалась, царапалась. Однако, что причитается, все едино сполна получала. Самое чудное, как эта парочка липла друг к дружке. Словно врозь им невмоготу. Гордон, да ты ж помнишь Кристину Линфорд? Через два дома от нас жили.