Рассказ-приквел к Кровавому закону

— Чего тебе? — недружелюбно спросил он.

Находясь на верхней полке, Ринслер ощущал себя буквально царем, к которому явилась его подданная.

— Вернуть кое-что хочу, — не обращая внимания на десятки пар глаз, уставившихся на не нее в немом изумлении, нагло сказала „лапочка“.

— Что бы это ни было, оставь себе, — буркнул мужчина, переворачиваясь на другой бок, чтобы не видеть зеленых глаз, в которых плясали дьявольские огоньки.

— Мне это не нужно. Она воняет, — громко сказала Эва и, совершенно не смущаясь, стянула с себя мужскую рубашку.

По всем бараку пронесся единогласный вздох.

Ринслер все-таки повернул голову (любопытство, что б его!), окинул фигурку девушки отрешенным взглядом и повторил:

— Оставь себе.

Платье на Эве все же было, правда, достаточно прозрачное, как и положено „лапочкам“. А вот рубашка Ринслеру и впрямь была не нужна, он себе уже новую раздобыл.

— Я же говорю, она воняет! — На весь барак заявила Эва и почти сразу же получила в ответ гогот особо веселых воинов.

Девушка стояла неподвижно, вытянув вперед руку, на которой висела мужская рубашка.

Ринслер вдруг увидел за спиной девчонки Лекса, который красноречиво сжимал свое горло и выпучивал глаза, намекая, что пора переходить к беспроигрышному варианту. Воины, стоявшие рядом с мужчиной, удивленно делали шаг назад, не понимая, что это за новый вид эпилепсии.

Немного подумав, Ринслер решил, что не так уж плох совет притвориться мертвым. Мужчина вздохнул и растянулся на своей постели, сложив руки на груди, словно был уже в гробу. Эва возмущенно выдала еще парочку каких-то каверзных шуток, но поняв, что ее слова не возымели должного эффекта, подошла прямиком к мужчине и огрела его по ногам его же рубашкой.

Ринслер не подавал признаков жизни.

После такой вопиющей наглости его отлупили ни в чем не повинной одеждой буквально по всему телу, даже голове досталось, но мужчина упорно делал вид, что давно мертв.

В конце концов, Эва сдалась. Треснула дурацкое тело в последний — и между прочим, самый сильный — раз, и, оставив рубашку на мужчине, вышла из барака.

Лекс, которому просто чудесным образом повезло встать на несколько минут раньше того момента, когда девчонка посетила их скромную обитель, подошел к своему другу.

— Это вызов, — сообщил он Ринслеру.

— Скажи, — не открывая глаз, возмутился „труп“, — вот за что мне это?!

— За грехи? — предположил Лекс.

— Я даже не представляю, что я такого мог сделать, что мне в наказание ниспослали ее!

* * *

Эва зашла в ненавистную комнату „лапочек“ совершенно расстроенной. Ей хотелось немного поиздеваться, а заодно и проучить гадкого типа с мерзким именем Ринслер, но получилось, что унизила саму себя. Вернее, предстала полной дурой перед целым скопищем мужиков. Ну и чего лезла, спрашивается?

А полезла потому что… этот самый мерзкий тип не давал ей никакого покоя. Мысли о нем разъедали голову на части. И Эва ненавидела себя за это. Смотрела на сальных мужиков, что постоянно входили в эту дверь, и непроизвольно сравнивала их с Ринслером. Зачем? Почему? Она и сама не знала, это происходило неосознанно. Девушка не могла понять его отношения. Тут людей не жалеют, тем более, „лапочек“. Но ее этот мужик пожалел. Он не кидался на нее с вылезающим от похоти языком, лишь бы полобзать привлекательное тело, он не пытался подавить ее сопротивление, он просто выполнял свою работу. Просто хотел показать ей, что отсюда не сбежать. Иными словами, он ломал ее силу воли.

Но Эва была не хрупкого десятка. Жизнь воровки обязывала. И девушка всегда знала, чего от нее хочет любой мужчина. Всегда.

Но не в этот раз.

Когда, после третьего побега, Ринслер прижал ее к стене, она действительно думала, что изнасилования не избежать. Понятное дело, что все входящие сюда мужики были сильнее, но до того момента ей всегда удавалось спроваживать их. В этом коридоре было достаточно „лапочек“, которых не нужно было усмирять. А в том тоннеле не было никого, на кого можно было бы отвлечься. И Эва смирились. А он? Чертов мужик. Проучить ее, видите ли, решил.

Второй раз она уже нарвалась сама. Осознано или нет, но, так или иначе, это произошло. И видят Берегини, лучше бы Эве тогда было больно! Ненавидеть за это Ринслера было бы очень просто… а теперь все запуталось слишком сильно.

Девушка вздохнула.

В комнате „лапочек“ сегодня было темно. Горела одна лишь свеча и все три девушки уже мирно посапывали на своих кроватях. Услышав шаги вернувшейся беглянки, Гера подняла голову и тихо сказала:

— Задуй свечу.

Эва кивнула. Сегодня были Бои, все воины вымотались. Это была одна из тех удивительных ночей, когда в комнате „лапочек“ было темно и тихо.

Эва задула свечу и подошла к своей кровати, одернув чуть прозрачную занавеску. С тяжелым вздохом легла на кровать и почти сразу же шарахнулась в сторону, услышав рядом с собой насмешливое:

— Привет.

Кровать была слишком узкой для двоих, и после своего великого маневра Эва грохнулась на пол.

— Ой, ты что, упала? — нарочито удивленно спросил Ринслер, перекатываясь поближе к краю, чтобы посмотреть на лежащую девчонку.

— Нет, я просто пол решила обнять! — прошипела в ответ „лапочка“.

Поднялась, одергивая свое платье. И об этом придурке она не могла забыть? Определенно стоит сходить к целителю, если тут такие водятся, конечно.

Ринслер, посмеиваясь, вернулся на свой край кровати и заложил руки за голову, всем своим видом олицетворяя мировую безмятежность.

— Ты что тут делаешь?! — громким шепотом вопросила Эва, не решаясь лечь рядом.

— Решил с тобой полежать, — доверительно сообщил мужчина.

— Иди на своей кровати полежи!

— На моей кровати клопы.

— В мозгах у тебя клопы! — огрызнулась Эва и посмотрела на своих соседок, надеясь, что этот разговор их не разбудил.

— Наверное, это ужасно — быть тобой, — печально вздохнул Ринслер. — Почему ты все время такая злая? Почему бы тебе просто не расслабиться и не получать удовольствие? — ухмыльнулся мужчина.

Эва вспыхнула. Хорошо, что в этой темноте этого заметить было невозможно.

— Наверное, это ужасно — быть тобой, — передразнила его девушка, — ты же просто идиот, и путей решения этой проблемы я не вижу!