Расскажи мне, как живешь
Шрифт:
От обиды он ни свет ни заря стучит под нашими окнами в «тутти» – мы еле заставили его это прекратить.
«Тутти» – так называются жестяные канистры из-под бензина и все, что из них мастерят. Что бы сирийцы делали без этих жестянок? Женщины набирают ими воду из колодца, эти же канистры разрезают на полосы, распластывают молотком – и ими кроется крыша Как-то в порыве откровенности Мишель признался, что самая большая его мечта – построить дом полностью из «тутти».
– Это будет очень красиво, – благоговейно произносит он, – очень красиво!
Глава 5
Конец
Раскопки в Шагар-Базаре идут полным ходом, и из Лондона на последний оставшийся месяц нам в помощь приезжает Б. Наблюдать за ними, когда они вместе, Б, и Мак, – одно удовольствие. Они поразительно разные по характеру. Б., в отличие от Мака, весьма общительная личность. Но они прекрасно ладят, хоть не перестают друг Другу изумляться.
Мы собрались ехать в Камышлы, и тут Б, вдруг проявляет трогательную заботливость:
– Я лучше останусь со стариной Маком. Бросать его здесь одного на целый день как-то нечестно.
– Мак любит одиночество, – успокаиваю я его.
Б., похоже, не верит и идет в «чертежную».
– Послушай, Мак. Хочешь, я останусь? Одному, наверное, жутко скучно целый день?
На невозмутимом лице Мака отражается ужас.
– Да нет. Я давно мечтаю побыть один!
– Странный парень этот Мак, – говорит Б., когда мы трясемся на ухабах по дороге в Камышлы. – Вы видели вчера закат? Такое великолепие! Я поднялся на крышу, полюбоваться, а там уже наш Мак. Я, наверное, слишком бурно восторгался, а он, представьте, не проронил ни слова.
Даже не ответил, зачем полез на крышу, хотя я думаю, тоже смотреть закат.
– Да, он часто поднимается туда по вечерам.
– Но тогда странно, что он ни слова не говорит!
Я живо представляю себе Мака, молча внимающего восторженному жужжанию Б. Позже, усевшись на свой любимый коврик. Мак наверняка опишет в своем дневнике их с Б. «беседу»…
– А вам разве не кажется… – Б, упорно пытается выяснить, что же такое с Маком. Но не тут-то было В этот момент Мишель вылетает на середину дороги, жмет на акселератор и мчится прямо на бредущих по дороге двух старух и старика, мирно погоняющих своих осликов. Те с воплями бросаются врассыпную, а Макс вне себя от ярости – какого черта! Он же мог задавить их!
Похоже, именно это Мишель и намеревался сделать.
– Ну и что? – говорит он, размахивая обеими руками, а руль бросив на волю судьбы. – Это же мусульмане!
Выразив таким образом чисто христианское, на его взгляд, стремление к истине, он надолго обиженно замолкает. «Какие же вы христиане, – написано на его скорбной физиономии, – если так слабы и нестойки в вере?» Макс говорит, чтобы он больше не смел покушаться на жизнь мирных магометан, – по крайней мере, пока служит у нас, – на что Мишель бормочет сквозь зубы:
– Чем быстрее все магометане помрут, тем лучше!..
Кроме наших обычных дел в Камышлы – посетить банк, побывать в магазине Яннакоса и нанести визит вежливости французам, у Б, здесь есть еще личная забота: он должен получить из Англии посылку – две пижамные пары. Нам пришло официальное уведомление, что посылка находится на почте, и мы
отправляемся туда.Почтмейстера, естественно, нет на месте, но по нашей просьбе его вскоре отлавливает посыльный служащий с бельмом на глазу.
Почтарь является, зевая во весь рот, облаченный в очень веселенькую полосатую пижаму. Несмотря на то, что мы явно его разбудили, он очень любезен, пожимает нам руки и светским тоном спрашивает, как продвигаются раскопки. Не нашли ли мы золото? Не выпьем ли чашечку кофе?
Наконец, когда все церемонии соблюдены, мы переходим, собственно, к цели нашего визита. Наши письма теперь приходят на почту в Амуду, – и это очень прискорбно, поскольку тамошний престарелый почтмейстер считает их столь ценными, что прячет в свой сейф под замок и напрочь про них забывает. Но поскольку посылка для Б, находится здесь, в Камышлы, то нам приходится вести переговоры с местным почтмейстером, чтобы ее вызволить.
– Да, – говорит он важно, – такая посылка имеется.
Она пришла из Лондона! Большой, должно быть, город!
Как бы я хотел там побывать. Посылка адресована мосье Б. А-а, так это и есть мосье Б., наш новый коллега?
Он снова горячо пожимает ему руку и рассыпается в комплиментах. Б, вежливо отвечает по-арабски. После всех этих интерлюдий мы робко возвращаемся к разговору о посылке.
Да, говорит нам почтарь, посылка до последнего времени находилась здесь, а теперь она в таможне. Мосье Б., конечно, понимает, что все посылки должны подвергаться таможенному досмотру. Б, возражает: там всего лишь носильные вещи! Почтарь упрямо твердит:
– Да, да, конечно, но таков порядок.
– Значит, нам следует отправиться в таможню?
– Да, это было бы разумно. Но только сегодня я бы не стал этого делать. Сегодня среда, а в среду таможня не работает.
– Выходит, завтра?
– Да, завтра таможня будет открыта.
– Простите, вероятно, это означает, что я должен явиться за посылкой завтра?
Почтмейстер невозмутимо отвечает, что мосье Б., конечно, может явиться завтра, но это не значит, что он получит свою посылку.
– Но почему?
– Потому что после того, как все формальности на таможне будут выполнены, посылка снова поступит на почту.
– Значит, я должен буду прийти сюда?
– Точно. Но завтра это будет невозможно, потому что завтра закрыта почта, – с нескрываемым торжеством сообщает наш собеседник.
Мы пытаемся найти какой-то выход, и выясняется, что при любом раскладе выигрыш – на стороне чиновника.
Тогда мы набрасываемся на беднягу Б. – мог бы и сам привезти свои чертовы пижамы, вместо того чтобы отправлять их по почте.
– Не мог! – защищается Б. – Это весьма необычные пижамы!
– Весьма необычные, – соглашается Макс, – судя по тому, сколько из-за них приходится терпеть неприятностей!
Мы же не можем гонять грузовик каждый день в Камышлы за твоими пижамами!
Мы долго уговариваем почтмейстера позволить Б, подписать все необходимые бумаги сейчас, но тот несокрушим: все почтовые операции совершаются после таможенных, а не наоборот. Потерпев поражение, мы покорно удаляемся, а победитель отправляется спать дальше.