Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. Том 2
Шрифт:
Напившись чаю, Митя заявил, что пора ехать домой.
– - Дни короткие, дорога плохая,-- сказал он,-- и так к вечеру едва поспеем домой.
Мать с укоризною взглянула на сына.
– - Погоди, дружок, нельзя же так вдруг,-- шепотом возразила она.
– - Нечего тут миндальничать,-- ответил он громко.
Она испуганно взглянула на мужа и с стремительною быстротой заговорила о чем-то постороннем.
– - Маточка!
– - заговорил Псалтырин, точно пробуждаясь от сна.-- К чему ты тараторишь? Как горох сыплешь... к чему?.. Зачем эта ложь? Что я, ребенок, что ли?.. Ты за мной приехала, так и говори: поедем,
– - Что же, поедем, голубчик!
– - А вот не поеду!.. Ни за что!..
– - Как не поедешь, Саша?
– - Не поеду!
– - Положим, ты поедешь, отец,-- вмешался Митя, бледный, с блестящими от гнева глазами.
– - Что-о?!
– - Я тебе говорю, что ты поедешь.
– - Ты говоришь?.. Что же, ты силой меня повезешь, а?
– - Если понадобится, то и силой.
– - Митя, Митя!
– - с ужасом заговорила мать.-- Ради бога, ради создателя!..
Псалтырин поднялся на ноги и, сжав кулаки, весь затрясся от гнева.
Барыня бросилась к мужу и, обнимая его, говорила:
– - Ради бога... Саша!.. Милый!.. Успокойся... Митя, уйди!
Но Митя не уходил и упорно смотрел на отца, гипнотизируя его взглядом.
– - Уйди, уйди!
– - кричала ему мать.
– - Мама, вспомни, что мы с тобой говорили.
– - Уйди, уйди!
Между тем Псалтырин рвался из рук жены, размахивал руками и выкрикивал ругательства.
– - Негодяй!.. Щенок!.. Как ты смеешь?.. Я тебя ненавижу, ненавижу!..-- кричал он в исступлении.
Размахнувшись, он нечаянно ударил жену по лицу и, заметив, что она со стоном ухватилась руками за ушибленное место, сразу опомнился. С внезапною нежностью он обнял и ловко посадил ее на диван.
– - Прости, милая,-- говорил он, целуя ее руки.-- Тебе больно?.. Ну, прости, прости... Ну, я свинья... Господи! Что это?
– - Ничего, ничего, пустяки,-- отвечала она сквозь слезы, счастливая, что он ее приласкал.
Мите были невыносимы эти "телячьи нежности", и, насупившись, он отвернулся к окну.
– - У тебя, маточка, все же доброе сердце, доброе сердце,-- говорил Псалтырин расслабленным голосом, лаская жену.
– - Поедем, голубчик,-- говорила она.
– - Поедем, поедем, мне все равно... все равно... Меня только этот возмущает... Митька. У-у, зелье!.. Ты меня извини, я выпью... должен выпить... необходимо...
– - Не пей, Саша.
– - Нет, нет... только одну, только одну... уж ты позволь...
Псалтырин выпил рюмку и хотел налить другую, как вдруг Митя взял графин со стола и переставил на окно, сказав: "Довольно!"
Барыня страшно побледнела, ожидая, что сейчас разыграется дикая сцена. Однако все обошлось неожиданно благополучно. Псалтырин как-то тупо посмотрел на рюмку, на переставленный графин, попытался что-то сказать, но вместо того махнул рукой.
– - Ну, хорошо... Ну, довольно,-- пробормотал он, откидываясь на диван.
Через полчаса Псалтырины сидели в экипаже.
– - До свиданья, до свиданья,-- кивая головой и приветливо улыбаясь сквозь слезы, говорила барыня Голубеву, который без шапки стоял подле экипажа и кланялся.
– - До свиданья,-- машинально повторял Псалтырин, также кивая головой и блуждая бессмысленным взглядом.
– - Трогай!
– - скомандовал Митя.
Лошади дернули. От толчка голова Псалтырина мотнулась,
как у новорожденного ребенка. Жена уложила его на подушку. Непролазная грязь, темносинее, хмурое небо, холодный, насквозь пронизанный сыростью ветер, мокрые заборы, мокрые крыши, черные стаи галок на колокольне, хмурые лица встречных мужиков и баб -- все казалось проникнутым безнадежною тоской, скукой, хандрой. Когда проезжали мимо толпы мужиков, собравшихся около волостного правления, Псалтырин вдруг высунулся из экипажа и закричал: "Смотрите, православные, управляющего везут! Смотрите..."Он не докончил фразы, потому что сильным ударом в грудь был отброшен назад, вглубь экипажа. Ударившись затылком о твердый остов повозки, он смотрел на сына помутившимся взором, в котором отразился такой чисто животный испуг, что Мите стало совестно и неловко. Барыня переполошилась, заохала, но, взглянув на кучера, опять сделала вид, что ничего особенного не произошло, и поспешила замять происшедшую неприятность разговором.
Так они ехали довольно долго. Псалтырин молчал и, казалось, о чем-то думал. Барыня поболтала и, наконец, умолкла. Митя, нахмуренный и строгий, сидел как истукан. Перед глазами расстилались желтые поля и зеленеющие полосы озими, мимо быстро мелькали обнаженные деревья и кусты. Повозка стала тихо спускаться с горы. Вдруг проглянуло солнце и яркими потоками света залило дорогу, грязные лужи, деревья, поля и синеющую впереди даль. Картина изменилась в одно мгновение, вся окрестность словно очнулась от сна, внезапно приняв веселый, смеющийся, радостный вид.
– - Ах, солнышко, солнышко! Боже мой! Солнышко!
– - пронзительным и детски-радостным голосом воскликнул Псалтырин, простирая руки, и, упав головой на подушку, всхлипывая, зарыдал, как дитя.
Между тем солнце скрылось, и кругом опять все потускнело, приняв прежний уныло-безотрадный, нахмуренный облик.
ПРИМЕЧАНИЯ
А. ПОГОРЕЛОВ (А. С. СИГОВ)
А. Погорелов -- литературный псевдоним Алексея Сергеевича Сигова, талантливого писателя-уральца, печатавшегося в столичных журналах 90--900-х годов.
А. С. Сигов родился 10 февраля 1860 года в Перми. Отец его был крепостным Всеволожских, владевших несколькими заводами на Каме, и работал конторщиком, а затем правителем дел в Майкорском заводоуправлении.
Детство писатель провел в захолустных заводских поселках и в Красноуфимске, где отец его занимал должность мелкого служащего уездного земства. Десяти лет А. С. Сигов начал учиться во втором классе городской школы, а в 1875 году перешел во вновь открытое Красноуфимское реальное училище, с 1878 года писатель продолжал образование в Пермском реальном училище. Здесь он не только содержал себя, давая уроки ученикам младших классов, но и помогал семье.
Мировоззрение будущего писателя складывается под воздействием раннего народничества. Захваченный стремлением к освобождению народа, он едет в Петербург -- центр общественного движения 70-х годов. А. С. Сигов учится в институте гражданских инженеров после разгрома правительством революционной организации народников, в условиях жестокой политической реакции. Несмотря на это, он устанавливает связи с остатками партии "Народной воли", в частности, с известным поэтом П. Ф. Якубовичем-Мельшиным, и ведет революционную работу среди студенчества.