Рассказы и сказки

Как мы можем помочь нашим бойцам? – Лют сделал значительную паузу, видимо ожидая, что кто- нибудь ответит на его риторический вопрос. Но все молчали -- помочь было нечем. Все способные к каким-либо действиям и так были на фронте. В тылу оставались только женщины (и то немногие), инвалиды, старики, да совсем зеленая молодежь. Если только предложить что-то типа гитлеровского фольксштурма, когда автоматы в руки взяли сопляки, старики да доходяги. Но это приведет ни к чему иному, кроме как к полной, тотальной гибели всех крох оставшегося русского рода. Ядерное оружие давно было уничтожено. Нечего ответить.

– Итак, прошу внимания. – Лют поднял над головой гербовый документ, усеянный печатями и подписями. – Секундочку. – Он неуклюже надел целой рукой одностекольные очки на резиночке. – Письмо пришло во все храмы, во все города. Написано оно лично Министром пропаганды. Подписали… Ну, тут много: Управление по делам религии, Совет Круга Родной веры, Союз Славяно-Русских общин, Союз языческой традиции, ну, и еще несколько. Я не сразу понял в чем смысл, но потом… Долго очень думал. Не знаю, это правильно или нет. Но потом, уже вот когда сюда пришел, что-то осенило меня. Надо! Я первый написал себя добровольцем, но мне, правда, сразу отказали по политическим соображениям. Хотя, если среди вас, гражданских, доброволец не найдется, то мою просьбу удовлетворят. Итак, нужен доброволец, чтобы принести себя в жертву.

Он выждал мхатовскую паузу, не то ожидая реакции присутствующих, не то что-то забыв. Потом продолжил:

– Принести себя в жертву – очень красивый образ. Бойцы жертвуют собой ради конкретики: своих родных, других бойцов и всей страны. А вы способны пожертвовать собой ради победы?
– в этот миг он был похож не на Мооровского красноармейца, тычущего пальцем. Больше – на спокойного косаря смерти.

– 9-

Все молчали. Потом кто-то крикнул, кашляя в хрипе:

– Что нужно? Говори, что ты тянешь!

– Я уже сказал. Вы должны обнять смерть. Принести себя в жертву. Буквально. С собой возьмете трубку, водку, руль, ствол – что хотите! Главное – не зря, на сей раз – реально не зря! Жертвенные костры 24 сентября, на именины Огня Сварожича – воспылают во всех крупных городах пока еще свободной России. Крови не будет. Все просто: перед шагом на просмоленную ступеньку – жизнь, потом – безвозвратный сон. Да! Не назад! Мир был создан, потому что Род принес себя в жертву: родилось Солнце красное от лика его; юн Месяц от груди его; заря светлая утренняя да темна вечерняя от ясных очей его. Пока и стоит мир, пока держится. Но долго ли он простоит? Покажет все это Воронежская битва.

Вопрос, думаю, прост. Кто-то должен шагнуть на кощную ступеньку. Просто так, совсем не как шахид-камикадзе. Ваша семья за это денег не получит. В газетах вас восхвалять не будут. В ваши убеждения, как у первохристиан, никто не поверит, помнить вас через тыщу лет никто не будет. По-русски все! Эх-ма! Раззудись плечо, размахнись рука! На глухаря!

Жерло не-жизни разверзнуто. Все просто. Жертвенная крада ласково вас ждет! Но кто из вас взойдет на туда? Больно не будет: специальное снадобье, притупляющее боль, мне уже выслали.

Народ долго молчал. Молчал и Лют. Затем он глянул в письмо, выгибая голову и добавил:

– Конечно, встать на костер могут только совсем одинокие люди, старше тридцати лет. Добавлю ритуальные аспекты: уже в октябре Перун уйдет на небо, и заоблачная Сварга закроется до весны. Наш златоусый покровитель будет помогать русским воинам в этой лютой сече. Счастливец, ушедший вместе с огненным ветром на седьмое небо, будет вместе с родными богами бить захватчиков на другой же день.

Народ молчал, и Лют добавил, заканчивая:

– Конечно, все это не в принудительном порядке, и вовсе необязательно…

Но я вскочил и прервал его, крикнув писклявым мальчишеским голоском:

– Я! Пусть меня пожрет златое божье пламя! – и никто не захихикал над моим высоким штилем и противным голоскoм. Голова кружилась, словно в ней что-то уже кипело. Ногти терзали ладони. Слезы уже начинали клокотать под кадыком. Нос щипал. Тишина душила. Лют улыбнулся и еле заметно покачал головой.

– 10-

Все мы приносим себя в жертву, даже в мирное, неэкстремальное время. Работающие на износ родители – своим детям; изнывающие от неудовлетворяемой похоти жены – супругам и наоборот; раздавленные пешеходы и водители – техническому прогрессу; задыхающиеся гипертоники – комфорту и спокойствию; алкоголики, наркоманы, спидозники, женщины на абортах – своим порочным удовольствиям. Мужья кладут на камень-алатырь (похоже на алтарь, да?) семейного покоя цветы, часто зарезанные ими самими.

Я пришел на площадь заутро. Грязные солдаты сколачивали под памятником Ленину огромную ладью. Ефрейтор (ничто не украшает мужчину так, как шрам через все лицо) деловито просмаливал сбитые доски из черного ведерка. Под злые матюги чернюшный татарин-сержантик натягивал на мачте нежный российский стяг. Я отошел на шаги, предусмотренные техникой безопасности и курил, глядя на трон с торчащими гвоздями на самом верху корабля.

– Гвозди-т подбей тама, …! – крикнул я сержанту. Он как-то сразу признал во мне офицера и молодцевато забил торчащие шляпки обухом топора.

Солнышко уже стало наливаться червонным золотом. Стали подтягиваться организаторы и служки. Толстопузый волхв Добромир уже был выпимши. Он покачивался среди всех остальных штатских в своей карей распоясанной рубахе ниже колен. Мне это было безразлично. Я уже попарился в единственной уцелевшей городской бане, грязное шмотье оставил в шкафчике, а сам напялил все чистенькое, надеванное только на свадьбу. Сейчас даже под задницу подложил газетку. Может поэтому я и смотрелся на егозливой площади как ленивый проверяющий.

Постепенно стал собираться народ. Какой-то зритель даже припер вместе с сыном длиннющую школьную скамью. За час до начала обряда пришел Лют. Он приехал на ЗИЛке, из кузова которого солдатики выкатили по сходням две полные цистерны. Пока они поливали ладью маслом и устилали ее борта хворостом, Лют заметил меня, подскакал к скамейке и плюхнулся рядом.

– Как она? – спросил он, неторопливо закуривая.

– Потихоньку, - ответил я, вытягивая у него из пачки плоскую сигаретину.