Рассказы о Дзержинском

Повернув два раза налево, Дзержинский отыскал дверь и вошел в учительскую как раз в ту секунду, когда бородатый сторож зазвонил в большой медный колокол, к которому была приделана для удобства деревянная ручка. Учителя, один за другим, стали выходить в коридор, и очень скоро Дзержинский остался вдвоем с полной седой женщиной в пенсне. Женщина, не обращая на Дзержинского внимания, писала в большой книге, хмурилась и глядела порой в другую большую книгу, раскрытую перед ней. Одета она была дурно, и цвет лица ее, несмотря на полноту, говорил о том, что она не просто недоедает, а голодает в прямом и страшном смысле этого слова.

– Мне бы нужно видеть директора школы, - сказал Дзержинский.

– Я директор, - ответила женщина.
– Чем могу служить?

И, сняв пенсне, она взглянула на Дзержинского большими светлыми глазами так прямо, просто и спокойно, как смотрят только очень честные люди.

– Я директор, - повторила женщина.
– Что вам угодно?..

Очень вежливо и лаконично Дзержинский рассказал о том, как нищую старуху обсыпали из школьного окна и как вообще хулиганят школьники этой школы.

– Я довольно часто хожу здесь, - говорил Дзержинский, - и волей-неволей бываю свидетелем многих неприятных сцен. Дети из вашей школы дерутся камнями, пристают к прохожим, ругаются и...

– Это сейчас, - спокойно перебила женщина, - а в недалеком будущем они станут убивать, поджигать дома, красть всё, что им заблагорассудится.

– Вот даже как!
– произнес Дзержинский.

– Да, вот как.

Помолчали.

– И... ничего с ними нельзя сделать?
– спросил Дзержинский.

– Ничего.

– Во что бы то ни стало они будут убивать, поджигать дома и красть всё, что им заблагорассудится?

– Да, я так полагаю.

Опять помолчали.

Дзержинский смотрел на женщину серьезно и внимательно, и только в глубине его глаз то вспыхивали, то гасли лукавые огоньки.

– Так, - сказал он.
– Что же все-таки делать?

– Не знаю.

– Но ведь все эти истории имеют какую-то причину?

– Да, имеют.

– Тогда разрешите узнать, почему ваша школа будет выпускать убийц, поджигателей и воров?
– сказал Дзержинский.

– Потому, что Советской власти нравится товарищ Кауфман, - загадочно ответила директорша.

И, внезапно покраснев от гнева, она рассказала, что до революции здесь была гимназия, а после революции сюда въехал Кауфман со своим учреждением. И у него, у этого Кауфмана, есть даже такая теория - самопоедание. Вы не слышали?

– Нет, не приходилось, - вежливо ответил Дзержинский.

– Теория очень простая. Так как в Москве нет дров и за дрова можно получить любые жизненные блага, то Кауфман со своим проклятым учреждением непрерывно кочует. Он ездит со своим учреждением и занимает дома. Для его учреждения нужна одна комната, а он занимает десять и девять из десяти сразу же ломает на дрова. Понимаете? От дома остается одна скорлупа, а там внутри - ничего нет. Все деревянные части выломаны - и полы, и стены, если там дерево, - всё! Вот это и есть самопоедание.

– И вашу школу он так съел?

– Да. И я ничего с ним не могу сделать. Он провалился, как сквозь землю, вместе со своим учреждением. Нету ни учреждения, ни Кауфмана.

– Пожалуй, это не удивительно, - сказал Дзержинский.

– Но ведь кто-то же должен отвечать за эти безобразия!
– воскликнула директорша.
– Ведь я всюду пишу о Кауфмане, а его покрывают. Его просто скрывают от нас всех. Вы думаете, он съел одну только мою школу? Он бог знает сколько домов съел... И вот извольте теперь воспитывать детей после Кауфмана, когда даже полов нет в классах... В школе темень, грязь, ужас... А товарищ Кауфман разъезжает, наверное, в шикарном автомобиле, ему и горя мало...

– Кому же вы писали?
– спросил Дзержинский.

– Всем, - ответила директорша, - и даже председателю ВЧК писала, Дзержинскому, но толку никакого. Полы мне все равно новые никто не делает...

– Так ведь для полов нужны доски, - сказал Дзержинский, - а где их сейчас возьмешь?..

– И даже телефон сорван, - не слушая, сказала директорша, - вы подумайте! Вот здесь висел телефон, а он его сорвал. Ну зачем ему телефон?

Дзержинский поднялся.

– Ну, до свидания, - сказал он, - авось как-нибудь вашему горю можно будет помочь. Но только, мне кажется, вы не правы насчет детей: нельзя их так распускать, даже если в школе все изломано.

В Чека он спросил о деле Кауфмана. Ему сказали, что дело это давнее, что Кауфман умер за день до ареста и что остальных хищников осудили.

Потом Дзержинский позвонил по телефону в Наркомпрос Луначарскому и рассказал о школе, в которой побывал.

– Надо им помочь, Анатолий Васильевич, - говорил он, - это ведь просто невыносимо. Я знаю, что вам трудно; давайте вместе, соединенными усилиями и Народный комиссариат просвещения и ВЧК - займемся этим делом. Идет?

И, прикрыв телефонную трубку ладонью, Дзержинский спросил у секретаря:

– У нас во дворе лежали доски, - есть они или их уже нет?

– Сегодня утром были, - сказал секретарь.

– Ну, так вот, - опять в трубку заговорил Дзержинский, - вы слушаете, Анатолий Васильевич? У нас нашлось немного досок, теперь вы поищите у себя, потом мы сложимся и осуществим это дело. Будьте здоровы.

На следующий день Луначарский заехал в школу.

– Здравствуйте, товарищ, - с порога сказал он.
– Что у вас тут за несчастье с полами? Давайте поговорим... Мне вчера звонил Дзержинский. Он побывал у вас...

– Какой Дзержинский?
– спросила директорша.

– Ка-к какой?

– У нас тут никого не было, - сказала директорша, но вдруг, взявшись пальцами за виски, тихо ахнула.

– Ну, вот видите, - сказал Луначарский, - а вы - какой Дзержинский! Рассказывайте, что у вас с полами?

ИНЖЕНЕР САЗОНОВ

Минут за двадцать до начала совещания Дзержинский вызвал секретаря и, продолжая перелистывать бумаги, сказал:

– Тут у нас теперь работает инженер Сазонов - из Вятки перевели. Надо узнать, как у него условия работы, как дома, есть ли помощники - писать, чертить, составлять доклады, сводки. И надо что-то сделать насчет питания истощен человек и работает очень много. Завтраки какие-нибудь ему организовать, а?

К началу доклада Дзержинский опоздал - было срочное дело в ЧК, и, когда вошел в зал заседаний, инженер Сазонов уже отвечал на вопросы.

"Постарел Сазонов с тех пор, - садясь рядом с машинистом Верейко, подумал Дзержинский.
– Голова совсем седая, голос не такой сильный, как раньше".

– Интересный был доклад?
– спросил Дзержинский у Верейко.

– Ничего, толковый!
– ответил старый машинист.
– Большой специалист, его народ уважает, хотя, конечно, кое-что ему еще не ясно в нашей жизни...