Рассказы о Дзержинском

Вася молча улыбнулся.

– Совсем не пишешь?

– Собираюсь, Виктор Антонович.

– Расскажи поподробнее, как у "свободных художников" гостил. Феликс Эдмундович обещал, что ты все расскажешь...

В картинной галерее уже ждали два человека из Наркомпроса специалисты по устройству выставок. Реставратор, маленький старичок с небесно-голубыми глазами, доделывая свою работу, пел тоненьким, мирным голоском. За открытым окном, под крышей, стонали и ворковали голуби. Лебедев высвистывал "Рассвет" из "Хованщины", похаживал, посматривал и ни в чем не соглашался со специалистами из Наркомпроса. Потом пришли два красногвардейца с винтовками и подсумками, закрыли окно, пропустили через шпингалет таинственную проволочку, попробовали на язык - есть ли ток.

– Это что же такое?
– удивился Лебедев.

– Проволока медная!
– хмуро ответил красногвардеец.
– Сигнализация. Дернет какой похититель окно, - где надо, сразу звонок звонит. Теперь не украдут, теперь спета ихняя песня...

Лебедев подивился, - откуда солдаты всё знают? Они объяснили: их прислал сюда сам Дзержинский. Завтра с утра учение будут проводить с охраной, тут старушки есть и старички, надо им кое-что растолковать насчет дисциплины. А одна тут даже затвор винтовочный открыть не может, - гильза стреляная в стволе засела. С такой винтовкой и дежурит, вояка. Уже начало смеркаться, когда по паркету раздались гулкие шаги: по залам медленно шел человек в черной тужурке.

– Кто там ходит?
– крикнул Вася.

– У меня разрешение есть!
– ответил человек, и Вася узнал Быкова, Петю Быкова, старого друга.

– Петруха!
– крикнул Свешников и бросился к Быкову.

Они обнялись, похлопали друг друга по плечам, по спинам.

– Ну как?

– А ты как?

– Таможней командую. Ловлю помаленьку.

– А мы тут живем. Действуем...

– Да слышал, много разного слышал. И слышал, и в газетах читал...

Свешников познакомил Лебедева с Быковым. Профессор внимательно вгляделся в Быкова, спросил:

– Это вы первый, кто не дал их украсть?
– И кивнул на картины.

Петя смутился.

– Вроде бы я... А теперь приехал по делам сюда, набрался смелости и позвонил самому Феликсу Эдмундовичу. А он в ответ, - идите, говорит, и смотрите, как там сейчас ваши картины развешивают. Так и сказал - "ваши". Я и пришел... Какие же тут мои, а, Василий?

– Да теперь, пожалуй, и не определишь, какие именно твои!
– ответил Вася.
– С того дня много еще полотен обнаружено. Вот развешиваем по стенам.

Втроем, Лебедев, Быков и Вася, пошли по залам - смотреть спасенные картины.

ЯБЛОКИ

Под вечер Дзержинский вышел из кабинета и сказал секретарю:

– Я похожу, поговорю с товарищами, а вы слушайте телефон.

На лестнице он обогнал двоих: первой шла женщина с измученным, усталым лицом, бледная, в ковровом платке и в старом порыжевшем пальто, за ней поднимался молодой чекист. "Задержанная, наверно", - подумал Дзержинский и еще раз оглянулся.

Поднявшись этажом выше и не постучав, он отворил дверь в кабинет одного из следователей. Следователь не удивился: Дзержинский часто бывал на допросах, сидел молча минут десять - пятнадцать, иногда задавал несколько вопросов, помогал следователю, советовал ему, как допрашивать, и уходил.

У этого следователя все было благополучно.

Он занимался делом монахов Николо-Угрешского монастыря, которые недавно устроили попытку контрреволюционного выступления против местных органов Советской власти. В Николо-Угрешском монастыре сотнями дневали и ночевали белогвардейцы, бежавшие из Москвы. В монастырских покоях митрополита нашли целую пачку контрреволюционных воззваний. Сейчас следователь, к которому зашел Дзержинский, допрашивал длинноволосого священника из монастыря. Дзержинский слушал и просматривал воззвания. Потом спросил:

– А какая связь была у вас с "Союзом приходских общин"?

– Главным образом личная связь, - ответил священник.

– А пулеметы где взяли?

– Пулеметы?
– переспросил священник.

– Ну да, пулеметы.

Священник помолчал, потом солидно ответил:

– Я лично в пулеметах не повинен, и митрополит тоже не повинен, но бывший дьякон, некто Суходольский, записался к вам в красное войско и взял у вас два пулемета.

– Для этого и записался?

– Не могу знать, - ответил священник.

Дзержинский зашел еще к двум следователям; один допрашивал бандита-налетчика, кудрявого и красивого парня с золотой серьгой в ухе, а другой - офицера. Офицер этот, когда его арестовали, отстреливался, а теперь говорил, что он вовсе не отстреливался, что это недоразумение и что его обязаны сию же минуту выпустить. Следователь нервничал. Дзержинский велел офицера увести, а следователю приказал как следует выспаться.

– У вас совсем измученный вид, - сказал он.
– Офицерик ваш видит, что вы полубольны, и издевается над вами. Отоспитесь, чаю попьете горячего, и он у вас живо заговорит. Спокойной ночи. Приказываю сейчас же лечь спать. Закройте за мной дверь на ключ и снимите телефонную трубку.

Он вышел.

Четвертый следователь, к которому зашел Дзержинский, был совсем молодым парнем. Дзержинский сел на стул возле двери и стал слушать. Молодой парень допрашивал простую женщину в старом порыжевшем пальто и в ковровом платке. Женщина говорила только "да" и "нет" и плакала.

– Почему вы ее арестовали?
– спросил вдруг Дзержинский у следователя.

– Как почему?

– За что вы ее арестовали?
– опять спросил Феликс Эдмундович.
– За что, почему, на каком основании?

– Я арестовал ее, товарищ Дзержинский, на том основании, что она пришла узнать о своем брате.

– Ну?

– И я...

– И вы?

– И я... ее... задержал.

– Так, - сказал Дзержинский, - так. Дайте мне дело, на основании которого эта гражданка арестована...

– Она спрашивала о своем брате...
– начал было молодой чекист.

– Я слышал, но мне нужно основание...

– Ее брат арестован.

– Довольно, - сказал Дзержинский.
– Мне надоело в десятый раз слушать одно и то же!

Его глаза потемнели.

– Вы совершили непростительную ошибку, - говорил он, - непростительную для большевика-чекиста. Вы арестовали ни в чем не повинного человека...

– По, Феликс Эдмундович...

– Не перебивать, когда с вами говорит ваш начальник! Вы поступили не как чекист. За второй такой случай я удалю вас из аппарата ВЧК. Поняли?

Молодой чекист, опустив глаза, сказал, что понял. Дзержинский повернулся к женщине.

– А брат ваш плохой человек, - сказал он, - негодяй-человек. В то время, когда все мы голодаем, да не только мы, но и дети голодают, братец ваш спекулирует хлебом, сахаром, солью, продает краденое у государства... Кстати, почему у вас такой истощенный вид? У вас дети есть?