Рассказы о капитане Бурунце

Его перебил звонкий, напряженный женский голос:

— Товарищ милиционер! Товарищ милиционер, послушайте…

Мужчина шепотом распорядился:

— Молчи!

И опять наступила тишина.

Голос женщины встревожил Бурунца. Вряд ли бандиты, выезжая на опасное дело, взяли бы с собой женщин. Обычно они так не делают. Значит, одно из двух: или эта «Победа», как свидетельствует ее номер, посторонняя, случайная, или женщину посадили в машину насильно, и она призывает милиционера, чтобы освободиться. Никаких других объяснений не могло быть.

— Пусть женщина выйдет на дорогу,- угрюмо предложил Бурунц.

В машине снова зашептались.

— Не бойся, Ева,- уговаривал мужчина.

— Нет! Я не выйду. Почему я должна выходить? — негодовал женский голос.

— Слушайте, вы! — крикнул мужчина.- Она не выйдет. Какого черта вам от нас нужно?

Бурунц поднялся и не таясь пошел к машине. Зря напугал людей. Явная ошибка.

Он включил фонарик, козырнул и, смущенно улыбаясь, проговорил:

— Простите, граждане, недоразумение. Можете следовать по своему маршруту.

— Сначала чуть не довели до смерти, потом говорите: «недоразумение»! — нервно отозвался женский голос.

В машине разместились трое. За рулем-молодой мужчина в брезентовой куртке, на заднем сиденье — встревоженная женщина, у которой на коленях спал мальчик. Видать, семья. Едут на своей «Победе». Возможно, на дачу куда-нибудь… И такая задержка среди ночи! Трепка нервов.

— Простите, товарищи,- еще раз, но уже более сочувственно сказал Бурунц.- Бывают, видите ли, ошибки…

— А все-таки, в чем дело? — настаивала женщина.

— Проверка…

Тяжелые камни словно приросли к дороге. Бурунц скатывал их на обочину, расчищая путь. Хлопнула дверца — это мужчина вылез из кабины и принялся помогать ему. Вдвоем управились довольно быстро.

— Слушайте,- шепнул мужчина,- кого ловите?

На секунду Бурунц заколебался. Сказать, что ли? В лучах света мужчина казался крепким, широкоплечим, черные волосы мягко свешивались на лоб, глаза были теплые, любопытные, спокойные. Надежный с виду человек. Такой в случае чего поможет. И уже не один будешь на этом темном шоссе…

Через освещенное ветровое стекло Бурунц взглянул на женщину. Наконец успокоилась. Сидит, охраняет сон мальчика. Бережет сына. А сейчас на шоссе начнется стрельба… И он представил себе ужас проснувшегося ребенка. Пуля, как говорится, дура — вдруг зацепит младенца или женщину? А женщина молодая, ей еще жить да жить.

— Никого не ловим!-сухо отрезал Бурунц.- Какая еще может происходить ловля?…- Тронул мужчину за локоть и чуть слышным шепотом добавил: — Быстрее уезжайте… Быстрее!

В ту же секунду он почувствовал, что крепкая мужская рука сжала его ладонь:

— Не смогу ли чем-нибудь помочь?

— Ваша помощь — поскорее уехать…

Машина проскочила каменную преграду и остановилась. Мужчина выскочил на дорогу, начал укладывать камни на старое место. Самые тяжелые опять поднимали вдвоем.

Закончив работу, мужчина сел за руль и включил мотор.

Отъезжая, он крикнул:

— Желаю…

— Спасибо! — в свою очередь крикнул Бурунц, хотя не смог разобрать, что именно ему пожелали.

Он стоял посреди дороги и со щемящей болью смотрел вслед убегающему красному огоньку. Только теперь понял, как ему не хотелось, чтобы машина уезжала. Отправились на свою дачу… Вот когда наступило настоящее одиночество!

Песчинки еще летели по шоссе за умчавшейся машиной, когда Бурунц повернулся спиной к красному огоньку и сел на камень. Нестерпимое чувство жалости к себе — одинокому, лишенному права уйти и спокойно, как все люди, проспать ночь — нахлынуло на него.

А почему, собственно, он не может уйти? Вот разобрать преграду, сложенную из камней, спрятаться в траве, пропустить машину, а затем, когда прибудет начальник, доложить, что бандитов не было. И никто никогда не узнает. Да никто и не попытается узнавать. Не проезжали, и все!

Бурунц усмехнулся. Кто из людей, работающих с ним рядом, мог бы так поступить? Вот сосед справа, участковый уполномоченный Нагапетов… Ни за что он так не сделает! Костьми ляжет, но не схитрит. Сосед слева- лейтенант Христ Осипян — тот может. Говорун, ловчила. Тот сквозь игольное ушко пролезет. Кого угодно вокруг пальца обведет.

Нет, мы уж не станем завидовать ни тем, кто хитрит, ни тем, кто спокойно спит, ни тем, кто на дачу уехал. Каждому свое. Какой тебе выпал жребий, такой и выполняй. Мир стоит на том, чтобы каждый как можно лучше делал свое дело. А иначе что же получится!

Бурунц сидел на камне, обхватив руками колени. В небе мерцали звезды. На земле стояла тишина — такая густая и напряженная, что звенело в ушах.

И в этой тишине неприятно прозвучали чьи-то далекие, словно крадущиеся шаги. Затем послышались звуки песенки. Какое, скажи пожалуйста, разгуливанье в четвертом часу ночи! Будто это тебе не шоссе, где на километр вокруг нет никакого жилья, а улица в громком городе!

Конечно, можно было бы не останавливать прохожего. Но очень уж давило одиночество. Бурунц направил на дорогу луч фонарика и строго спросил:

— Весело? Кто это распевает?

То, что в темноте казалось легкой тенью, сразу приобрело точные очертания: невысокая фигурка в парусиновом кителе, на ногах стоптанные — похоже в прошлом белые — туфли… Как только вспыхнул свет, фигура остановилась. Ломкий юношеский голосок ответил:

— Человек…

Голос был знакомый. Даже в темноте Бурунц узнал бы: Норайр. Но он повел фонариком и на всякий случай убедился, что ошибки нет. Уже опуская фонарь, увидел — Норайр что-то прижимает к боку левой рукой. Пришлось шагнуть поближе, чтобы понять: мальчишка тащит под мышкой живого петуха.

— Откуда и куда?

— Это вы, гражданин уполномоченный?

Только сейчас в голосе Норайра прозвучала тревога. Встречи ночью с чужим человеком он, по-видимому, не боялся, а вот «гражданин уполномоченный» — это, по всему судя, ему не нравится…

Они не виделись с тех пор, как Бурунц лазил в пропасть за козьими рогами. Тогда была коза, теперь, значит, петух…

— Да, это я, участковый уполномоченный. Что несешь?

Норайр долго не отвечал.

— Птица…- объяснил он нехотя.