Рассказы о русском подвиге

люком. Прикладом автомата по крышке бьет.

Дубасит.

Дубасит.

Дубасит.

Достучался фашист, представьте.

Приподнялась крышка над люком. Метнулась рука из танка. Сразила ножом

фашиста. И тут же опять захлопнулась.

Продвигались наши. Вышли вскоре сюда на улицу. Освободили из плена

советский танк.

Посмотрел на друзей Шашков.

— Вот теперь аллее, — сказал Шашков.

МАЙОРЫ

Ворвались войска в Берлин. Пробивают дорогу к центру. А в это время другие

части с севера, с юга обходят город. Окружают они Берлин. Наступают навстречу

друг другу два фронта— 1-й Белорусский и 1-й Украинский. Рвутся солдаты к

победной встрече. В первых колоннах идут танкисты.

Бывшие лейтенанты Петр Еремин и Василий Дудочкин, те, которые принимали

участие в окружении фашистов под Сталинградом, давно уже не лейтенанты. Майоры

они теперь.

Повзрослели. Закалились. В боях окрепли. Не узнать их теперь по виду. Оба

гвардейцы. Оба в наградах. Словом — бойцы бывалые.

Всякое было за эти годы. Сводила судьба друзей. Разводила. На госпитальные

койки друзей бросала. Снова ставила в строй. Снова к больничным порогам гнула.

Смерть проходила рядом, рядом совсем дышала. Нелегок их ратный путь. То вместе

они сражались. То снова по разным фронтам и армиям.

Вот и сейчас. Служил Еремин во 2-й гвардейской танковой армии на 1-м

Белорусском фронте у маршала Жукова. Служил Дудочкин в 4-й гвардейской танковой

армии на 1-м Украинском фронте у маршала Конева.

Мечтали друзья вместе войну закончить. А нынче — ищи ты солдата в

поле.

Обходят войска Берлин. Пробивают дорогу танки. С юга идет 4-я гвардейская

танковая армия, с севера — 2-я гвардейская танковая. Все ближе, все ближе танки

к заветной цели.

И вот 25 апреля в 12 часов дня сомкнулись войска за Берлином. Схвачен

Берлин в мешок.

Бросились танкисты разных фронтов навстречу друг другу. Радость бушует в

людях. Бежит вместе с другими Еремин. Бежит и Дудочкин. Бывают же в жизни

порою встречи!

— Петя!

— Вася!

Метнулись оба. И жмут в объятиях один другого. До слез. До боли. Вот это

встреча!

Сошлись в объятиях, расцеловались. Стоят и смотрят. А рядом двое. Совсем

безусых. Два лейтенанта. Бегут друг к другу:

— Григорий!

— Паша!

— Как мы с тобою тогда, у Волги, — сказал Еремин.

И вдруг то поле под Сталинградом, тот снег пушистый, тот день великий

встревожил память. Стоят майоры — и снег пушистый перед глазами.

Подбежали лейтенанты друг к другу, расцеловались:

— Григорий!

— Паша!

Вдруг оба видят: стоят майоры. Стоят и смотрят. Смутились лейтенанты.

Зарделись оба.

И отвернулись тогда майоры. Зачем смущать им лейтенантов. Понять ли в эту

минуту юным, какие чувства в сердцах майоров.

А слева, справа сюда сходилось все больше силы, все больше стали.

Берлин отрезан. Фашизм в капкане.

«ДАНКЕ ШЁН»

На одной из берлинских улиц остановилась походная кухня. Только что

откипели кругом бои. Еще не остыли от схваток камни. Потянулись к еде солдаты.

Вкусна после боя солдатская каша. Едят в три щеки солдаты.

Хлопочет у кухни Юрченко. Сержант Юрченко — повар, хозяин кухни. Хвалят

солдаты кашу. Добрые слова приятно сержанту слушать.

— Кому добавки? Кому добавки?

— Ну что ж — подбрось, — отозвался ефрейтор Зюзин.

Добавил Юрченко Зюзину каши. Снова у кухни возится. Вдруг чудится Юрченко,

словно бы кто-то в спину солдату смотрит. Повернулся — ив самом деле. Стоит

в подворотне ближайшего дома, с вершок, с ноготок мальчонка, на Зюзина, на кухню

глазами голодными смотрит.

Сержант поманил мальчишку:

— Ну-ка ступай сюда.

Подошел тот к солдатской кухне.

— Ишь ты, неробкий, — бросил ефрейтор Зюзин.

Взял Юрченко миску, наполнил кашей. Дает малышу.

— Данке шен, — произнес малыш. Схватил миску, умчался в подворотню.

Кто-то вдогонку бросил:

— Миску не слопай, смотри верни!

— Э-эх, наголодался, видать, — заметил Зюзин.

Прошло минут десять. Вернулся мальчишка. Тянет миску, а с ней и свою

тарелку. Отдал миску, а сам на тарелку глазами косит.

— Что же тебе, добавки?

— Битте, фюр швестер, — сказал мальчишка.

— Для сестренки просит, — объяснил кто-то.

— Ну что же, тащи и сестренке, — ответил Юрченко.

Наполнил повар тарелку кашей.

— Данке шен, — произнес мальчишка. И снова исчез в подворотне.

Прошло минут десять. Снова малыш вернулся. Подошел он к походной кухне.

Тянет тарелку:

— Битте, фюр муттер. (Просит для матери.)

Рассмеялись солдаты:

— Ишь ты какой проворный!

Получил и для матери мальчик каши.

Мальчонка был первым. Вскоре возле походной кухни уже группа ребят

собралась. Стоят в отдалении, смотрят на миски, на кухню, на кашу.

Едят солдаты солдатскую кашу, видят голодных детей, каша не в кашу, в

солдатские рты не лезет. Переглянулись солдаты. Зюзин на Юрченко, на Зюзина

Юрченко.

— А ну, подходи! — крикнул ребятам Юрченко.

Подбежали ребята к кухне.

— Не толпись, не толпись, — наводит порядок Зюзин. Выдал ребятам миски.

Построил в затылок один другому.

Получают ребята кашу:

— Данке шен!

— Данке шен!

Наголодались, видать, ребята. Едят в три щеки ребята.

Вдруг в небе над этим местом взвыл самолет. Глянули вверх солдаты. Не наш

самолет — фашистский.

— А ну по домам! А ну по домам! — погнал от кухни ребят ефрейтор

Зюзин.

Не отходят ребята. Ведь рядом каша. Жаль расставаться с кашей.