Рассказы о русском подвиге

— Знаешь мальчишку Федьку Ухова?

— Знаю, ваше сиятельство.

— Так отвези его во Владимир и продай, — приказал Суворов. — Чтоб духу

его тут не было!

Приказал Суворов, а потом передумал: все же понравился мальчишка своим

умельством фельдмаршалу.

Остался Федька в Ундоле.

Через три года Суворов снова вспомнил о мальчике и приказал управляющему

отдать его в ученики к железных дел мастеру.

Выучился Федька, вернулся в родную деревню и вскоре стал прославленным

мастером на всю округу.

БОБЫЛЬ

В селе Моровки-Шушки, что находилось в пензенских владениях графа

Суворова, жил бобыль Григорий Нектов.

Дома не имел, жены не имел, родных тоже. Побирался он по селу — чем кто

накормит, а то и вообще пропадал из Шушек, и где он скитался, толком никто

не знал.

А тут подошел набор крестьян в армию. Во времена Суворова солдатская

служба была долгой-предолгой — двадцать пять лет. Из семьи уходил работник надолго,

навечно. Вот и решили шушкинские мужики: чего же думать, пусть-ка Нектов

идет в рекруты1.

Суворов же страшно не любил отдавать своих крепостных в солдаты.

Невыгодно. Завел он такой порядок: рекрутов покупать со стороны. Полцены вносил

Суворов, вторую половину собирали сами крестьяне. Роптали мужики на денежные

поборы, однако мирились. А вот на этот раз решили: зачем же им тратить

лишние деньги, раз есть бобыль Гришка.

Стали мужики упрашивать старосту Ивана Агафонова, чтобы тот немедля же

написал о Гришке Суворову.

Поначалу Агафонов уперся: а ну как барин начнет ругаться? Потом

согласился: пользы же все равно никакой от Нектова. Принялся сочинять письмо. Писал

хитро. Начал с того, что в Шушках второй год неурожай, что крестьяне пришли

в скудность, денег на рекрута нет. Потом упомянул, что при покойном родителе

рекрутов не покупали и что, мол, менять порядок не стоит. А уже в самом конце

упомянул о Григории Нектове: мол, бобыль, делом не занят, бродяжничает, мол,

его и отдать в солдаты.

Ждут в Шушках ответа от Суворова. Вот и прибыл ответ. Взял староста

бумагу — в глазах потемнело.

«Рекрута немедля купить, — грозно писал Суворов. — И впредь покупать, иначе

быть вам розгами битыми». Далее в письме наказывалось, чтобы Нектову всем

миром «завести дом, ложку, плошку, скотину и все прочее» и чтобы помогать

Гришке до тех пор, пока хозяйство его не наладится. А в конце... «Раз Нектов до

сей поры бобыль, — писал Суворов, — то главный ответчик — староста Иван Ага-

1 Рекрут — молодой солдат.

фонов, а посему повелеваю оженить того бобыля на Агафоновой дочке Лукерье

и даю на тот случай сроку 15 ден».

— Бог ты мой, — вскричал Агафонов, — бобыля Гришку — да на моей Лукерье!

Прибежали крестьяне.

— Ну что, что там в письме, чего барин в нем пишет?

— Пошли вон! — заревел Агафонов. — Господи милый! За что покарал! За что

же Лукерью... — заскулил староста. — Все из-за вас, проклятое семя! — набросился

он на крестьян. — Сгною!.. Засеку!.. По миру пущу!..

Разбежались крестьяне.

Повздыхал, поохал староста Агафонов, да что же делать.

Знал он крутой нрав барина — оженил на пятнадцатый день Лукерью и

Гришку, завел им дом, ложку, плошку, скотину и все прочее.

И не стало с той поры в Шушках бобыля Гришки. А в солдаты ушел рекрут,

купленный за общий крестьянский счет, с приложением, как и полагалось,

суворовской половины.

КОМУ КАК У ГОСПОД ЖИВЕТСЯ

Как-то в воскресный день на ярмарке встретились крепостные разных господ.

Были здесь мужики помещика Псарова, помещицы Водолеевой, князя Пирятина.

Были и графа Суворова — ундольские мужики.

Завели мужики разговор о том, кому как у господ живется.

— У нас барин крут. Крут, не зря что фельдмаршал, — заявили суворовские

крестьяне.

— Чем же он крут?

— Парней и девчат обженил без разбору.

— Ну, а еще?

— Мальца Федьку хотел продать.

— Еще?

— Еще рекрутов покупать заставляет.

— Ну и крут! — засмеялись крепостные других господ. — Вы уж молчите.

У вас барин как барин. Хороший барин у вас. Дай бог и нам бы такого. — И

принялись рассказывать о своей жизни.

Крепостные помещика Псарова — про то, как их барин три раза в году — в

покров, рождество и на пасху1 —всем мужикам и бабам учиняет поголовную порку.

— Это чтоб барскую руку помнили, чтобы боялись, — объясняли псаровские

крестьяне. — Вот кто уж крут, так это наш барин: виновных — на цепь,

недовольных — в солдаты, за недоимки — в темный подвал на хлеб и ржавую воду.

— Подумаешь, Федьку хотел продать! — заговорили крепостные помещицы

Водолеевой. — Того хоть за дело, за озорство, а наша барыня — так ни за что ни про

что этих мальцов, словно цыплят, на торг возами вывозит. Не терпит барыня

детского крику. Дворовых девок, так тех, о господи, едва у кого народилось дите,

топить, как котят, понуждает.

— А наш барин, — вмешались в разговор крестьяне князя Пирятина, — по

весне трех егерей запорол до смерти. А за что? За то, что те ненароком во время

охоты подстрелили борзую. Сука поправилась, а мужиков — на погост.

Долго шумели на базарной площади мужики. Говорили всякое. И про то, как

мрут крестьяне от разных болезней, и что избы у всех не избы, а бог знает что,

и что дети растут не учены, и что сами мучены-перемучены и нет уже больше сил

терпеть измывательства и гнуть мужицкие спины ради бар и господской прихоти.

Возвращались суворовские мужики к себе в Ундол, вспоминали разговор на

1 Покров, рождество, пасха — церковные праздники.