Рассказы о русском подвиге

убит.

— Надули меня французишки, — «сокрушался» Суворов. — Зря ходил. Не

захотели платить за голову. Поразбежались!

ГОВОРУН

Генерал князь Пирятин-Тамбовский во всех походах таскал за собой золоченую

резную карету.

Генералом Пирятин был неважным. Зато говоруном оказался страшным. Раз

уж завел разговор — не отцепится. Собеседник уже и так и сяк, уже и шляпа в

руках, и сам стоит у порога, а Пирятин:

Пардон — извините, простите (франц.).

— Минуточку, минуточку. Я вам еще одну историю расскажу.

Старшие и равные по чину стали избегать Пирятина. Тогда генерал принялся

за подчиненных. Вызывает к себе офицеров и начинает рассказывать им всяческие

истории. Вначале офицерам это нравилось. А потом, когда генерал рассказал все

истории и раз, и второй, и третий, то и им опротивело. А так как начальству

перечить было нельзя, офицеры придумали очередность. В понедельник ходил майор

Краснощекий, во вторник — поручик Куклин, в среду — капитан Рябов, и так до

конца недели. Называлось это у офицеров несением «разговорной» службы.

Ходили, слушали, тратили время и проклинали Пирятина...

С кем только не беседовал за свою долгую жизнь генерал, а вот с Суворовым

не приходилось. А поговорить с фельдмаршалом очень хотелось. И вот случай

представился князю.

Один из неприятельских городов сдался русским без боя. Порядок в подобных

случаях был таков, что победитель должен был в город въезжать в карете.

— Зачем мне карета? — заупрямился было Суворов. — Донской конь — лучшей

не сыскать для меня кареты.

Однако генералы пристали, заговорили о престиже русской армии, о вековых

порядках. Суворов поспорил и сдался.

Стали искать карету и вспомнили про князя Пирятина.

«Вот повезло! — обрадовался князь. — Вот уж наговорюсь, вот уж

натешусь».

Целую ночь генерал не спал, вспоминал разные истории, все готовился к

встрече с Суворовым.

А сам Суворов страшно не любил болтунов. Слышал он про Пирятина, понял,

что заговорит его генерал по дороге.

Тогда Суворов по поводу кареты и ее хозяина отдал такой приказ:

«У генерала князя Пирятина-Тамбовского позлащенную его карету взять.

Хозяину сидеть насупротив, смотреть вправо и молчать, ибо Суворов будет в

размышлении».

Прочитал Пирятин приказ, и сразу настроение у князя испортилось. Однако

приказ есть приказ, надобно повиноваться.

Сидит Пирятин в карете, держит голову, согласно приказу, повернутой

вправо, молчит. Молчит, а самого так и распирает. Уж больно хочется ему

заговорить с Суворовым. Просидел генерал молча минут десять и все же не

вытерпел:

— Александр Васильевич, вот я вам одну историю расскажу...

Однако Суворов гневно глянул на генерала, и тот приумолк. Просидел Пирятин

еще минут десять спокойно и чувствует, что больше не может. Не в силах болтун

сдержаться.

— Александр Васильевич, вот я вам...

Несколько раз Пирятин пытался заговорить с Суворовым. Кончилось тем, что

испортил он Суворову торжественный въезд в город и вконец разозлил

фельдмаршала.

«Вот уж болтун! Ну и болтун! — ужаснулся Суворов. — Упаси, господи, русскую

армию от таких генералов».

В тот же вечер Суворов отдал приказ отчислить князя Пирятина вместе с его

каретой из армии.

— И чего это он? — удивлялся Пирятин-Тамбовский. — Карету для него не

пожалел. Самые лучшие истории рассказать собирался. Не оценил. Не понял добра

фельдмаршал.

«КАК ДЕЛА У ВАС В ПАРИЖЕ?»

Поручик Козодубов во всем подражал французам. Манеры французские. Говорил

по-французски. Книги читал французские.

Особенно поручик любил болтать о Париже: и во что там народ одевается,

и что ест, и что пьет, и как время проводит. И все-то ему у французов

нравится. И все-то ему у русских нехорошо. И хотя сам Козодубов во Франции и

Париже ни разу не был, да получилось из его слов, что чуть ли он не рожден

в Париже, что вовсе и не русский он, а француз.

Прожужжал поручик своим товарищам о французах и о Париже все уши.

Вот как-то встретил Суворов Козодубова, взглянул, спрашивает:

— Как дела у вас в Париже? Что матушка и батюшка пишут?

— Так матушка у меня в Питере и батюшка в Питере, — ответил удивленный

поручик.

— Ах, прости, прости! — извинился Суворов. — Я-то думал, ты из

французских.

Ничего не понял поручик. По-прежнему нахваливает все французское, а русских

ругает.

Прошло несколько дней. Встретил снова Суворов поручика, опять с вопросом:

— Как дела у вас в Париже? Что матушка и батюшка пишут?

— Так, ваше сиятельство, я уже говорил, матушка у меня в Питере и

батюшка в Питере. А рожден я во Пскове.

— Ах, прости, прости старика, запамятовал.

Не может понять поручик, в чем дело. Стал он жаловаться товарищам на

Суворова: мол, стар фельдмаршал, мол, память уже никуда и речи порой непонятные,

странные.

Видит Суворов, что поручик и теперь ничего не понял.

Происходило это как раз во время войны с французами. Наступил перерыв

в боях. Предложили французы обменяться пленными офицерами. Суворов

согласился. Составили штабные офицеры списки.

Просмотрел Суворов.

— Тут не все, — говорит.

— Все, ваше сиятельство, — докладывают офицеры.

— Нет, не все, — повторяет фельдмаршал. — Тут еще один французишка не

указан...

Рассмеялись офицеры. Поняли шутку фельдмаршала. Рассказали поручику.

Бросился тот со всех ног к Суворову.

— Ваше сиятельство! — кричит. — Ваше сиятельство, ошибка! Русский я! Я же

вам говорил.

— Нет ошибки, — отвечает фельдмаршал. — Не русский ты.

— Русский, — утверждает поручик. — Русский. И матушка у меня русская и