Рассказы об армии

Через минуту в нашем классе объявился Вова с докладом.

– Товарищ сержант! Курсант Тарасов по вашему приказанию прибыл.

Зайцев поднялся, вытянулся во весь рост, чтобы казаться ещё выше, и пошёл навстречу.

– Жалуются на тебя, курсант Тарасов.

– Не вижу причин, товарищ сержант.

– Зато я вижу! Хочешь, чтобы я тебе урок преподал?

– Попробуйте, товарищ сержант.

И чем ближе подходил Зайцев, тем шире становился Тарасов, втягивая набыченную голову в расширяющиеся плечи и расставляя локти в стороны.

– Смирно!

– А я уж и так смирнее некуда, товарищ сержант.

Не доходя, Зайцев остановился и растерянно оглянулся на Кротова. Тот прыснул в кулак.

– Крот! Да пошёл ты нахрен! Учебный процесс мне тут нарушаешь. Вали отсюда! У тебя тоже сейчас урок должен быть.

Вечером нам устраивали отбой-подъём. 30 секунд на раздевание и нырок в койку и 45 на одевание и построение. У нас получалось всё лучше и лучше. Но и постоянный состав находил всё новые извращения, чтобы вернуться к учебному процессу.

– Рота! Отбой! И 30 минут никакого шевеления и никакого звука.

И эти полчаса дежурный по роте крался вдоль двухярусных кроватей, навострив уши, чтобы к чему-нибудь придраться. В этот раз койка предательски скрипнула под мгновенно-уснувшим Тарасовым.

– Рота! Подъём! 45 секунд! Построение на центральном проходе!

Мы почти справились.

– Ты что, молодой? Приказа не слышал? Полчаса без движения!

– Я, когда сплю, плохо себя контролирую, товарищ старший матрос.

Со стороны, где лежали Зайцев и Кротов, послышалось сдавленное хрюканье.

– Кротов? Это твой такой умник? Кротов?!

– Крот, ты спишь? – спросил Зайцев.

– Да, я сплю. И пусть только какая падла попробует меня разбудить!

Дежурный понял, что пора тормозить.

– Рота! Кроме курсанта Тарасова. Отбой! А ты, пошли со мной.

Все запрыгнули в койки и затаились. За дверями раздался грохот и снова наступила тишина. Со звериной стороны снова донеслось хрюканье и сдавленный шёпот.

– Попробовал.

Скрипнула дверь и в призрачном ночном свете показался дневальный. Почему-то, он подошёл к Кротову и зашептал.

– Товарищ сержант. Товарищ сержант.

– М-м-м.

– А там товарищ дежурный лежит.

– Дышит?

– Так точно!

– Налей ему воды на голову. А где Тарасов?

– Стоит, ждёт.

– Скажи ему: пусть идёт ложиться спать.

37. Шефская помощь.

Приближалась осень. Со всё более успешными овладениями воинскими специальностями курсанты всё больше работали в подшефных организациях, зарабатывая средства на обустройство всяких там ленинских комнат и прочих малярно-красочных наглядных агитаций. Дошло дело до того, что на работу отправлялся только пожелавший взвод, потому что нежно дремать в классе под пересвист морзянки было несравненно приятнее, чем разгружать вагоны на станции с лесо-материалом, например.

В тот день нам досталась разгрузка яблок. Погрызли немытых витаминчиков и в конце работы старшая смены на складе предложила нам набрать яблок с собой. Пожалуй, она на всю жизнь запомнила,, сколько яблок умещается за пазухой в неушитое флотское х/б. Рота обожралась.

На следующий день другой взвод отправился на разгрузку вагонов. Мы целый день гадали, что же принесут они к вечеру. Хорошо бы каких других фруктов. Груш, например.

Вместо фруктов в расположение роты принесли взвод. Оказывается, можно в усмерть упиться шампанским. Злобно-завидующий постоянный состав роты отменил все подъёмы и отбои в казарме блоагоухающей благородным винным запахом.

– Товарищ прапорщик! – донеслось из строя на разводе на следующий день, - Ну почему одни курсанты ходят помогать шефам? А постоянный состав только тянет службу.

Справившись с удивлением, старшина роты сформировал команду из одних старослужащих и свободных сержантов.

Вечером мы «летали» до половины второго ночи после того, как наши старослужащие весь день разгружали вагоны с бутилированой минеральной водой «Ласточка».

38 Субординация.

Когда тебя прессуют со всех сторон правила игры (а жизнь – это игра) можно не соблюдать за их ненадобностью. Ряд высокопоставленных офицеров нашей бригады взял курс на мою полную дискредитацию. И плевать всем было на то, что я выступаю за сборную части по парашютному спорту, что непьющий-негулящий. Типа, сказано, что бурундук – птичка...

Я, по совету старших и более опытных в склочных вопросах товарищей, накатал жалобу в финансовый отдел округа. Когда начфин в штабе округа огласил мою заяву, весь отдел разведки встал в защитную футбольную стенку: типа, да, были небольшие недочёты и упущения в работе, но уже разобрались и наказали кого надо. Начфин выслушал, не поверил и прислал в бригаду майора-инспектора для разбирательства на месте.

Майору мешали все, кто только мог. В кабинет, который ему выделили для работы с бумагами и куда вызывал причастных, в том числе и меня, постоянно заходили офицеры в звании не ниже подполковника. Мы с майором должны были вскочить, замереть вытянувшись и ждать когда подполковник благодушно разрешит нам сесть и продолжать наши занятия.

Майор был совсем не дурак и, однажды, когда навестивший нас очередной подполковник отвернулся к окну, задал мне нейтральный вопрос, но во взгляде, направленном на меня явно читалось: «что за херня?». Я, медленно отвечая на вопрос, быстро поворошил бумаги, лежащие на столе перед инспектором, нашёл нужную платёжную ведомость, нашёл в ней фамилию подполковника, ткнул в неё пальцем, а потом показал пальцем в спину глядящего в окно офицера.

Майор беззвучно пошевелил губами, но ясно прочёл по ним, что инспектор явно не в восторге от сексуальных предпочтений мамы этого подполковника.

– Ну, что ж, - деловито проговорил майор, - Тогда я делаю себе пометку, что этот факт не подтверждается. И на самом деле, прикрывшись листком, черкает что-то в своём блокноте.

– А что вы можете сказать по поводу...? – чуть ли не нараспев тянет майор очередной вопрос, а сам, пользуясь тем, что мы сидим рядом, показывает мне свой блокнот под столом. Там крупными буквами написано: «в 9 вечера, по гражданке, в кафе на площади».