Рассказы

– Хорошо-хорошо, не волнуйтесь. Оставлю я вам что-нибудь. Только не сумочку, а, пожалуй, зонтик. Подойдет, нет ? Я думаю, зонтик явно стоит пяти рублей.

Парень придирчиво осмотрел на зонтик и кивнул в виде согласия. Маринка ничего больше не сказала, а просто вышла из машины. Через пару минут ону вернулась и так же молча высыпала в протянутую ладонь горку мелочи, подождала, пока он не пересчитает все до единой копейки, после чего взяла свой зонтик и сделала несколько шагов. Но затем, остановилась и вернулась. Парень еще не успел уехать, и был в явном недоумении, когда увидел возле своего окна Маринку. Маринка же изящным жестом поправила прическу, нагнулась и произнесла фразу, достойную мастистого писателя :

– Будьте столь любезны, чтобы передать своим друзьям то, что у них просто не может быть причин для беспокойства о вашей жизни. Отныне любой из них может не мучить себя и быть спокойным за вас – девушки у вас никогда не будет.

Голландцы в России

Солнце уже готовилось запрыгнуть за линию горизонта, его не по-августовски теплые лучи ласково струились к земле, а земля, напоенная теплом и запахом трав, тянулась к горизонту, своей безграничностью подчеркивая мирность и безмятежность дня. Наступила тишина, та тишина, которую невозможно услышать в шуме и грохоте городов, где властвует бесконечный поток машин, бессмысленная офисная суета, назойливый блеск рекламы и бесцельный круговорот офисного планктона в городской среде обитания. Нет, вы не знаете этой тишины, когда мирное усталое солнце готовится к прыжку за горизонт, когда природа, уставшая от полуденной жары, готовится к ночи, когда еле слышимый стрекот насекомых угасает и клонит ко сну, а где-то далеко слышится ленивый рев коровы, да вечно спешащие куры непереставаемо квохчут о своем насущном. И в этот миг тело охватывает отрешенность от всего земного, даже от того, что стоит на столе.

А на столе! Боже мой! Вам надо это видеть! Самый центр его занимает здоровенная двухлитровая бутыль «Финляндии», которую только что достали из…, нет, читатель, не из холодильника, ибо холодильник - это вещь для города, для его суеты и безличности, а прямиком из колодца, где иссине-прозрачная, до хрустящей ломоты в зубах холоднющая вода передает вышеозначенной бутыли, не примитивное охлаждение до энного градуса Цельсия, а самый дух деревенского бытия. И, поднятая из раззявленного жерла колодца, бутыль покрывается нежной запотевшей изморозью, и рядом с ней, словно цыплята возле наседки, сгрудилась стайка небольших, уже потемневших от времени, пузатых граненых стаканчиков. Следом, также по кругу, стоят несколько салатниц, в которых щедрою рукой положены небрежно и крупно нарезанные огурцы и помидоры. К ним примыкают две огромных сковороды с жареным мясом – по случаю приезда гостей была зарезана свинка, - блюдо с только что испеченным в русской печке хлебом, тут и там лежат пучки лука, петрушки и укропа, еще минут десять назад даже не подозревавших, что они станут участниками пира, солонка, перечница, вилки, ложки и ножи. Ну, и разумеется, вареная картошка, еще дымящаяся, желтая, крупная, разваристая, так и манящая отведать ее. И все это благолепие природы и щедрость стола наводят на мысль о бренности города и о вечном, что лежит, оказывается, совсем рядом. И даже собака и кот, получившие свою долю от пиршества сейчас лежат неподалеку и умильно глядят на доселе невиданных гостей с определенным уважением.

Моя душа летит ввысь, рука так и тянется к стопке, когда я слышу:

– Андрэй, о…как это наговорить по-русски…

Я оборачиваюсь, и вижу, как из огнедышащего жара деревенской бани выходит Хендрик. Разумеется, Хендриком мы его называем это только здесь, поскольку за горизонтом событий просто Хендрик превращается в Хендрика ван ден Вельде, главу какой-то там корпорации – надеюсь, читатель простит мне опущенные ненужные подробности, ибо имя ее мною уже забыто, - учредителя околовсяческих благотворительных фондов, члена этаких, и кроме того, разэтаких советов, ассоциаций и прочих ассамблей. Что меня в нем радует, так то, что по молодости Хендрик взялся за изучение великого и могучего русского языка. К своим сорока пяти годам он освоил его до такой степени, что порой ему удается, по мере необходимости, строить фразы с употреблением артиклей, нам сызмальства известным, но повергающих в шок и уныние людей пришлых, гостей забугорных. Помнится, даже наш штатный дворник с уважением отозвался о лингвистических способностях заезжего купца:

– Он, туды его через коромысло, наш человек. Нужное слово завсегда скажет, так-растак, и в перемать. Завсегда понять можно.

Особенно это выручает на всяческих приемах, где мне приходится работать не просто переводчиком, а синхронным переводчиком. И хотя такая работа очень хорошо оплачивается, на здоровье она отражается далеко не самым лучшим образом, ибо главы русских компаний почему-то взяли себе за правило обязательно напаивать переводчика в стельку. После чего процесс переливания огненной воды в желудки всех участников переговоров становится необратимым и абсолютно неуправляемым. Каждый раз, возвращаясь домой с таких мероприятий, я чувствую себя разбитым, с жутко гудящей головой, но, при этом, в некоторой степени, счастливым.

Впрочем, я отвлекся. Итак, Хендрик пытался что-то мне сказать, но остановился. Его глаза стали немного круглее, и он явно был ошарашен.

– Что-то не так? осведомился я.

– Андрэй, мы больше так не мочь. Уодка каждый божинный день не есть входит в наш распорядок и рацион.

– Не входит. – согласился я. –Но это Россия, Хендрик. Тут каждый божинный день все не так как у людей порядочных. У нас, как ты знаешь, перманентный ежедневный бардак и беспорядок.

– И все же, скажи хозяюшка, что мы…

– Хорошо, - пообещал я, при этом не веря, что радушным хозяевам удастся что-то объяснить.

– Нoe goed! – послышалось из бани и вместе с этой фразой наружу вышел и ее обладатель, здоровенный детинушка, лет так тридцати с небольшим. Кроме выдающейся наружности, ее владелец имел не менее значимое имя - Кристиан де Бур, - и, подобно Хендрику, был членом, учредителем, директором и прочая, прочая, прочая, только в менее крупных масштабах. Но, судя по всему, в будущем обещал обогнать и перегнать. Вот только владение русским ему никак не давалось, что с лихвой компенсировалось его жизнерадостностью и готовностью платить за качественную работу, которую, смею надеяться, я до сих пор выполнял безукоризненно.

В связи с появлением третьего, но не последнего участника, я перешел с родного языка на английскую мову. Для удобства ради, дальнейшие диалоги, в целях удобочитаемости и понимания, я привожу в переводе с забугорных наречий на наш звонкий, порой излишне эмоциональный, но понимаемый всеми язык, с исключением некоторых, хотя и нужных, но цензурируемых артиклей, идиоматических оборотов и прочих фразеологизмов и лексем.

Надо сказать, что наш маленький, но дружный интернациональный коллектив сумел найти пару выходных дней в плотном графике встреч (одна из предполагаемых встреч была отменена в связи с отъездом ее главы в места не столь отдаленные, но не предполагающие для деловых визитов), и, желая провести нежданно свалившееся свободное время с чувством, с толком, с расстановкой, мы выехали в деревню, где живет мой товарищ по учебе в институте. деревня сия расположена в удалении от городского влияния, ехать туда пару часов, но дорога совершенно не скучна, ибо пролегает по живописным уральским местам.

А сейчас мы парились в настоящей русской баньке, с веничками, с паром, как можно париться только в сельской глубинке, до которой еще не дошло модное поветрие в виде саун, и где еще не разучились правильно топить баньку и замачивать душистые березовые веники. А потому, все участники, по выходе из парилки, были, подобно древним римлянам, задрапированы в белоснежные простыни. А прилипшие к телу березовые листья с лихвой заменяли лавровые венки.

– Хорошо-то как, - снова сказал Кристиан и с удовольствием потянулся.

– Скажи, Андрей, а что если такую баню у нас в Голландии сделать? Хороший был бы бизнес.

– Вряд ли. Ваши Европы к нашему квасу не приучены, да и березовых веников где взять? Поди, сломай одну березку, и сразу же появится галдящая орава экологов с юристами под руку. Конечно, голландская тюрьма не нашенская, но все равно, как-то не хочется.

– Это верно, - поддержал меня Хендрик. –Зато можно сюда приезжать. И париться. С веником и квасом.

Мы замолчали. Было так хорошо, что говорить не хотелось. Так прошли еще две-три минуты. Кристиан закурил и ароматный дымок лениво потянулся в небо. Мы могли бы сидеть бесконечно долго, но в этот момент из дома вышли мой друг с женой.

– О-о! Уже готовы? Ну, тогда к делу! – сказал Олег, с удовольствием потер руки и, поддерживая жену, направился к столу.

– Ну что, начнем по первой?
– И его взяв бутылку он ловко и быстро освободил ее от пробки.

– Погоди, Олег, - удержал я его.

– Хендрик говорит, что он и Кристиан не будут пить водку. Оне, понимаешь, устали.

– Как устали?
– Непонимающе захлопал глазами Олег.

– Они что, русскую баню не хотят ощутить во всей ее красе?

– Выходит, не хотят. – согласился я.