Рассказы
Шрифт:
– А мы уговорим.
И решившись, Иван берет Зинатуллу за руку и тащит его в фотоателье.
– Здравствуйте!
– Мир вашему дому.
– Мы закрыты, - ответил довольно недружелюбно молодой парень, который таскал коробки из зала в заднюю дверь.
– Послушай, парень, - сказал ему Иван.
– Будь человеком, сними нас на карточку. Мы на фронт завтра.
– И что? Я в тылу тоже не задержусь. Да и некогда мне. Видишь, сколько еще упаковать надо? Послезавтра все это вывезти должны. Давайте идите, не мешайте.
Иван хотел уже пойти, но его задержал Зинатулла.
– Слушай, у тебя папа-мама есть? Есть. У нас
– И нету? А так карточка домой придет. Какой-никакой, а память будет.
– Не накаркай.
– Каркает ворона, а мы с тобой, Ванька, орлы!
– Орлы! И еще какие! – засмеялся Иван. Засмеялся и парень.
– Будь ты человеком, а? Посмотри, какие люди тебя просят, а ты застыл, словно мулла на молитве, ничего слышать не хочешь.
– Ну и хитрый же ты? татарин. Ну ладно, давайте, только быстро. Встаньте как вот тут.
Иван и Зинатулла встали возле стенки. Парень достал уже упакованную камеру, установил ее на треногу, вставил пластину и сделал фото.
– Подождите несколько минут, сейчас все будет готово. Можете покурить, если хотите. выходят на улицу.
– Иван и Зинатулла вышли на улицу. Иван быстро и ловко скрутил козью ножку, прикурил, и блаженно улыбнулся.
– А ведь и правда, кто знает, что завтра будет?
– Что будет, то и будет. Не думай, Ванька, о завтрашнем дне. Фрица бить будем. До самого его Берлина погоним.
– Пока что он нас гонит. Но дай Бог, и мы его шуганем так, что он только в своей Германии опомнится.
– А я что говорю? Вот если бы сейчас еще выспаться всласть!
– Выспимся. По всем признакам видать, что фриц выдохся малость. Ему тоже зализать раны надо.
– Ничего, это задаток только, наваляем сколько надо.
– Наваляем, это точно. Злости у меня на семерых хватит. А потом домой. Эх, Зинатулла, знал бы ты, как руки по работе стосковались!
– Ничего, Ваня, закончим войну и все к своим местам вернемся, я в совхоз, к коням, а ты в деревню свою.
– Если осталась она, эта деревня. Может немец сжег ее, как сотни других. Я, брат, в город какой-нибудь уеду. Поступлю на завод. Буду, скажем, токарем. Или кузнецом.
– Станешь, Ваня, обязательно станешь. Главное – до Победы дожить.
– А это уже, как ты говоришь? Кысмет? Да? Вот пусть он нас и доведет до конца.
– А ты не сомневайся. Мы эту нечисть с тобой переживем. Она в земле сгниет. А мы с тобой внуков нянчить будем.
– Согласен, ничего против такого не имею. А, вот и фотограф!
В этот момент в дверях показался фотограф. В руках он держал готовую, еще слегка влажную фотографию.
– Готово. Забирайте.
– Ну-ка, давай, посмотрим, что вышло.
– Только осторожно, она еще мокрая. И вы уж извините. У меня только одна карточка вышла. Все упаковано и искать бумагу долго было бы. Приходите после войны. Я вам сколько угодно карточек сделаю.
– Придем. Ты только сохрани ту штуку, с которой карточку сделал. Обязательно сохрани. А мы непременно за ней вернемся.
– Дай-то Бог хотя бы половине вернуться. Уж больно война страшная.
– Вернемся. Пока на земле эта нечисть бродит – мы с Ванькой временно бессмертные. Верно, Ваня?
Иван ничего не ответил, только утвердительно кивнул головой и бережно взял в руки еще влажную фотографию, и они оба стадли смотреть на нее. Два солдата. Два друга. Они еще не знали, что совсем скоро, благодаря
им в своодке от Совинформбюро появится скупая строчка: "На Бобруйском направлении наши части уничтожили до 35 тяжёлых танков и 2 батальонов пехоты противника. Все попытки противника на этом направлении форсировать реку Днепр отбиты с большими для него потерями". Но до этого еще оставался целый месяц...Три секунды
Памяти Натальи Качуевской
После остановки в Смоленске, сидевшая во втором пассажирском отделении плацкартного вагона компания уже была навеселе. Нет, они не буянили, не хамили, не хватали проходивших по проходу вагона девушек за руки, в общем, вели себя довольно прилично. Естественно, говорили громко, а в поезде порой именно так и получается под стук колес, но никто из сидевших в соседних проемах не делал им замечаний и, - о чудо! – даже не пытались втихомолку указать на это проводнице.
Время от времени слышалось веселое бульканье, затем звучал короткий тост и снова начинались веселые разговоры. Говорили обо всем, начиная от последнего концерта Пугачевой и Галкина, и заканчивая – естественно! – разговорами о политике. Постепенно разговор свернул на тему разных курьёзов, время от времени случавшихся с попутчиками. И как часто бывает, курьезы стали уступать место случаям мистическим и таинственным. Молчавший до той поры Валерий, тоже решил внести свою лепту, рассказав, как прошлым летом он в таком же состоянии на спор попытался перелететь на мотоцикле через речку, во время ремонта моста. И когда мотоцикл оторвался от одного края полуразобранного моста, он вдруг с ужасом осознал, что скорости не хватает, и что через три секунды он рухнет в реку. А там наступит ничто. Не будет ни друзей, ни работы, вообще ничего. И за те три секунды, пока он падал в реку, он вспомнил и то, что не успел взять деньги под расчет, не успел купить себе новый костюм, не успел досыта нагуляться с девчатами, что так и не побывает в Египте. К счастью, мотоцикл все-таки перелетел мост, и Валерий долго пытался прикурить, но так и не смог, из-за бившей его крупной дрожи.
– Вот скажи, отец, - обратился Виталий к старику, который зашел в Смоленске.
– Скажи, разве так возможно, за три секунды обо всем подумать?
– Да как тебе сказать, юноша, - неожиданно чистым голосом ответил старик.
– За три секунды много может прийти в голову, вот только о том ли ты думал в эти секунды?
– Как это о том, или не о том? – возмутился Валерий. –Что бы ты понимал.
– Может и не понимаю я вас, нынешних. Я тебе, сынок, да и вам тоже, историю одну расскажу. Налейте и мне что ли, если не жалко.
– Держи, дед, - сказал один из попутчиков и протянул старику наполовину полный стакан красного вина.
– Спасибо, - с достоинством сказал старик, но пить не стал, отставил стакан в сторону и начал рассказ.
– Случилось это в первые дни августа сорок первого года. Я тогда молодой был, моложе вас, настоящий желторотик. На фронт попал как и многие тогда, добровольцем. А что тогда это было, знаете? Это, милые мои, дали вам сапоги, галифе, гимнастерку, дали винтовку, показали, как ее заряжать и ать-два, на фронт. Мы тогда войну представляли как в кино: ура, ура, все в атаку, и бьем врага так, что он не успевает отступать. А на деле, сынки, война она не такая, не дай вам Бог такое увидеть.